Андрей Лазарчук - Путь побежденных
– Господа, просим прощения за неудобства, это временно. Господа, в связи с реконструкцией отеля…
– Что, ремонт? – спросил Март, подходя.
– Не совсем, – сказал портье. – Вас это не коснется. Только первый этаж. Вас же, господа художники, я приглашаю сегодня на торжественный ужин по случаю приобретения мною городского отеля.
– Поздравляю, – поклонился Март.
– Да-да, – как-то очень рассеянно сказал портье, то есть хозяин. – Теперь мы развернемся… – Морда его сияла.
– Вот и еще один обрел смысл жизни, – усмехнулся Тригас, поднимаясь по лестнице.
– Не богохульствуй, Юхан, – сказал Март.
– А почему бы нет? – пожал плечами Тригас. – Почему бы мне не побогохульствовать?
– Потому что все равно не поможет. Ты пойдешь на этот ужин?
– Обязательно пойду. Искупаться в сливках здешнего общества – нет, такой случай упускать нельзя.
В номере кто-то побывал. Причем этот кто-то очень старался не оставить после себя следов, но профессиональная память есть профессиональная память, и Март видел, что коробки с красками стоят чуть-чуть не так, как стояли, и дверца шкафа, остававшаяся приоткрытой, почти затворена. Он перебрал вещи, документы – ничего не пропало. Тогда он сел на подоконник и задумался. Странный сегодня день. Странный сумасшедший дом, где читают стихи и где пациентов не лечат, и странный доктор Петцер, и очень странный Тригас – очень странный Тригас. Ну ладно, мутант, с кем не бывает… Но что это за фотографию такую ему мог показать полицмейстер? Выходит, есть что-то неспокойное в прошлом Тригаса… как, собственно, и в любом прошлом. Это потом все подравнивается и подгоняется в соответствии с текущим моментом. Поэтому сейчас мы имеем преуспевающего халтурщика-монументалиста, свободного художника, не так давно вернувшегося из Киото, где он изучал японскую живопись в течение семи лет. И в биографии его оставлены только те нити, которые намотаны на сегодняшнего производства гвоздики с блестящими шляпками. И нет и не может быть там места каким-то фотографиям, которые не должны попасть в руки полиции, а вот попали. А может, и не было никакой фотографии и он просто выдумал все это, чтобы от меня отвязаться? Вряд ли, я бы почувствовал. А если он говорит правду – он что, мне доверяет? С чего бы это? Наконец, знает он, кто я, или просто тогда оговорился спьяну? Как мне с ним себя вести? Ни черта не знаю и не понимаю. И какого дьявола делать у меня обыск? Увижу полицмейстера – так прямо и спрошу. Или не стоит нарываться?
Звякнул телефон, и голос портье-хозяина произнес:
– Господин Траян, все уже собрались, ждем вас…
– Иду, – сказал Март.
На том конце положили трубку, но в трубке пискнуло не один раз, а два. Март уставился на телефон. Ну и дела, подумал он. Значит, не только обыск… Ну-ну.
Он сменил рубашку, надел темный галстук, новый, недавно купленный пиджак. Смокинг бы, подумал он. А еще лучше фрак. Фиолетовый. Или мундир. Говорят, собираются вводить форму для писателей – с погонами у простых смертных и с эполетами у великих. Про художников пока не слышно, но тоже, видимо, не за горами…
Тригас решил соответствовать не нормам приличия, а представлениям общественности о художниках. Он вырядился в пестрое вязаное не-понять-что – пончо не пончо, свитер не свитер, – холстяные серые брюки и плетенки на босу ногу. Март посмотрел на него, на могучую волосатую грудь, выпирающую из выреза, на волосатые же пальцы ног и сказал:
– Ты забыл сделать педикюр.
– О! – сказал Тригас. – Это идея! У тебя краски под рукой?
Краски оказались под рукой, и он выкрасил ногти на ногах в покойницкий голубовато-зеленый цвет.
По случаю банкета ресторан был закрыт для посторонних, и у входа швейцар увещевал недовольных завсегдатаев. Март и Тригас протиснулись через небольшую, но плотную толпу, назвались и были допущены. Кто-то прошипел вслед: «А голубых пускают…» Тригас хохотнул.
Общество подобралось самое-самое: господин мэр с супругой, господин секретарь мэрии, господин судья, господин товарищ прокурора (сам господин прокурор был вызван в столицу по делам службы), господин председатель акцизного ведомства, господин податной инспектор, господин управляющий городским отделением Национального банка, владельцы магазинов, редактор местной газеты, два модных адвоката, тренер городской футбольной команды, наконец, господин полицмейстер и господин начальник тюрьмы, здесь же – супруги и взрослые дети, короче, всего человек сорок-сорок пять. Марта и Тригаса представили, причем очень торжественно, с перечислением наград и званий (а что, подумал Март, звучит неплохо, особенно если не знать, за какое дерьмо это все присуждалось и присваивалось…), и усадили за стол, не на самые близкие к имениннику места, но и не на шхельду, порознь, каждого между двумя дамами, которые наперебой принялись ухаживать за знаменитостями. Все было чинно и благородно, господин мэр выступил с речью, в которой приветствовал приобретение отеля жителем города, теперь прибыль не будет уплывать в столицу, потом говорили тосты, пили в меру, ели деликатно, приятно было смотреть – приятно и скучно. Даже Тригас как-то стушевался и не рвался на эпатаж. Потом разделились, дамы отдельно, мужчины отдельно, молодежь танцевала, к ним присоединились и пожилые пары, и, так сказать, смешанные; Тригас тоже подхватил чью-то дочку, еле достававшую ему до плеча, и покачивался с ней в полумраке. Кто-то в углу уселся за шахматы. Солидные мужчины беседовали.
– …на грани банкротства, поэтому стал распродавать. Ну, я и купил. Пятьдесят тысяч сразу и еще по пятнадцать каждый год…
– Дешево что-то…
– Очень дешево. Я предложил – и прямо обалдел, когда он согласился.
– Припекло, значит.
– Вот именно.
– Ну, теперь вам надо как-то оправдывать ваши денежки.
– Вот увидите, оправдаю.
– Хотите совет? Устройте здесь бордель, и уже через месяц начнете считать барыши.
– Подумаю. Если господин мэр не станет возражать…
– Полегче, полегче.
– Я понимаю – супруга будет против. Нет, если без шуток: ведь отель себя почти не окупал, я уже молчу о прибыли. А с другой стороны, подумайте: в городе пятнадцать тысяч человек… ах, даже семнадцать! – а живем, как на хуторах. Господин Траян, в столице сколько клубов, вы не знаете?
– Точно не знаю, но тысяч пять должно быть.
– Вот видите! По вечерам мы запираемся в домах и стараемся поскорее уснуть. Ведь невыносимо скучно, господа! Это вместо того чтобы собраться, побеседовать, обменяться новостями и мнениями. И дети наши вырастают бирюками или сбегают от нас, потому что ничего не видят в жизни. А так, представьте, в самом центре города помещение, где ты всегда – желанный гость, куда любой может прийти, поговорить, посмотреть видео. Общение, господа, общение! Что может быть лучше общения!
