Марк Бернелл - Блистательные дикари
- Переживаешь? - спросила Кэтрин.
Тот снова издал какой-то непонятный звук и пробормотал:
- Да... Немного.
Он вытащил связку ключей и кинул на стол.
- Это еще зачем? - спросила Кэтрин.
- Квартира в Лондоне. Там ее вещи... Я подумал, может быть, ты что-нибудь захочешь взять на память?.. Личные вещи или что-то в этом роде. Я подумал, что так, возможно, тебе станет легче.
Вот почему она оказалась в квартире Дженнифер одна. Кэтрин чувствовала себя так, словно проникла в апартаменты сестры с целью грабежа. В гостиной она наткнулась на. кипу фотографий. веером раскинутых на круглом журнальном столике. Призраки когда-то счастливой семьи. Некоторые из фотографий вставлены в литые серебряные рамки. Какая ирония! Счастливая пара! Подумать только. Дэвид и Дженнифер сжимали друг друга в объятиях и широко улыбались в объектив камеры. Интересно, когда эти снимки были сделаны? В медовый месяц, должно быть. С точки зрения Кэтрин, замужество ее сестры было полнейшей неудачей, крахом всех ожиданий. Сколько сочувствующих друзей и подруг звонили ей, одинокой, среди ночи? Сколько горьких слез, должно быть, пролила ее несчастная сестра! Как часто приходилось ей слышать лживо-сочувственные комментарии к очередному адюльтеру мужа! И тем не менее Дженнифер ни единым словом не обмолвилась об Андрэ Перлмане. Даже ей, сестре.
Катрин ощутила в душе горечь, причудливо переплетавшуюся со скорбью. Ведь она делилась с сестрой всем, даже самым сокровенным. Она изо всех сил старалась быть хоть чем-нибудь полезной Дженнифер. В любой момент готова была откликнуться на ее крик о помощи и ни разу за эти годы не отвернулась от нее. Нет, Дженнифер была просто обязана рассказать ей об Андрэ Перлмане. Она, Кэтрин, этого вполне заслуживала. Это был самый настоящий сестринский долг со стороны Дженнифер - и никак не иначе.
Кэтрин слегка пожурила себя за бескомпромиссность по отношению к своей теперь уже покойной сестре, но раскаяние не приходило. Помимо обиды на Дженнифер, у нее в душе поселился еще и гнев. Правила приличия в таких случаях требовали от человека ощущать одну только скорбь, но ничего не поделаешь - Кэтрин испытывала и обиду на сестру, и ненависть по отношению к убийце.
Она была просто вне себя от гнева на этого человека еще и за то, что он причинил страшную боль лично ей, Кэтрин. Ей и ее родителям. Подумать только, ее лишили сестры, а родителей - горячо любимой дочери. Вместе с ними пострадали все близкие и друзья Дженнифер. В ее лице огромную потерю понесла музыка, симфонический оркестр. Публику тоже лишили радости. Об этом в буквальном смысле вопили обложки всех газет и журналов, в том числе и самых низкопробных. Мысли об этом постоянно подпитывали ярость Кэтрин. Ей даже казалось, что она не сможет утихомирить разыгравшиеся чувства.
На прикроватном столике она обнаружила фотопортрет их родителей Альфреда и Мэри Росс, и у нее на глаза навернулись слезы. Мэри Росс до сих пор находилась в шоке от случившегося и едва могла говорить. От отца потребовали опознать тело, и это испытание окончательно выбило его из колеи. Кэтрин так до сих пор и не знала, что же он увидел, однако по отрывочным словам и восклицаниям поняла, что зрелище и в самом деле оказалось чудовищным.
- Твоя мать хотела в последний раз взглянуть на Дженнифер, - сказал отец на следующий день после опознания.
Кэтрин кивнула:
- Я ее понимаю.
- Но я ей не позволил.
Она подняла глаза и встретилась с горестным взглядом Альфреда.
- А может быть, все-таки стоило?
Отец в отчаянии покачал головой:
- Я не мог ей этого позволить, Кэтти.
Его голос и настойчивость вызвали у нее недоумение.
- Но почему же? - прошептала она.
- Потому что... там не на что... она не походила на себя...
Кэтрин лишилась дара речи. Она лишь молча следила за скупыми слезинками, которые изредка ползли по лицу Альфреда, и видела, что тот изо всех сил старается скрыть от нее дрожь, сотрясавшую все его тело. Эта дрожь вызвала в ее воображении массу самых ужасающих видений и образов, в центре которых находился изуродованный труп Дженнифер.
- Мне, знаешь ли, - едва слышно продолжал отец, - пришлось даже солгать Мэри...
- Только не вини себя, отец. Пожалуйста.
- Это было самое важное, что мне только доводилось в жизни ей говорить, но даже в такой момент пришлось врать и изворачиваться. Ты представить себе не можешь...
Голос отца стал совсем тихим и напоминал шелест. Но самое ужасное заключалось в том, что Кэтрин могла себе представить. И ей было не слишком трудно это сделать. С тех пор как она услышала роковое известие, она только и занималась тем, что представляла. И никак не могла от этого избавиться. Каждая минута ее жизни с этого момента наполнилась кошмарными видениями и устрашающими образами. Наяву они тревожили ее ничуть не меньше, чем во сне.
Почему их убили? На этот вопрос Кэтрин никак не могла найти разумного ответа. В полиции ее спрашивали, не знает ли она, а если не знает, не подозревает ли, кто из знакомых Дженнифер мог совершить подобное злодеяние. Трудно задать более глупый вопрос - ну конечно же, никто. Прежде всего никто не держал на Дженнифер зла. Возможно, кое-кто из воинствующих феминисток и поругивал ее сестру за склонность к всепрощению и видимую привязанность к Дэвиду, несмотря на все его измены. Но не более того. Никто не желал ее смерти, и Кэтрин ничуть в этом не сомневалась. У Дженнифер не было врагов.
Да, но, возможно, мотивы убийства надо искать в поведении не Дженнифер, а Андрэ Перлмана? Все прекрасно знали о его несдержанности и приступах слепой ярости, временами находившей на него и являвшейся проявлением его чрезвычайной эмоциональности. А вдруг он в момент подобной вспышки настолько досадил кому-нибудь, что вызвал у этого неизвестного сильное желание его уничтожить? Впрочем, полицейские, которые беседовали с Кэтрин, в один голос утверждали, что у них нет оснований подозревать кого-либо из окружения Андрэ. Кэтрин сразу же поняла, к чему они клонят: они пытались убедить и ее, и себя, что убийство носило спонтанный, немотивированный характер и было осуществлено человеком, не имевшим ни малейшей причины убивать ее сестру и Андрэ. По поводу происшедшего уже ходило множество различных слухов. Газетчики также предложили массу объяснений случившемуся, причем некоторые из них выдвигали настолько фантастические версии, что Кэтрин при всем желании не смогла бы додуматься до такого, несмотря на свое не в меру разыгравшееся воображение. Но в действительности никто не знал ничего определенного.
В глубине души Кэтрин признавала, что мотив все-таки должен быть, хотя и представить себе не могла, в чем он заключался и чье извращенное воображение могло его изобрести. Как и большинство окружающих, Кэтрин ничего не знала о деталях, которые сопровождают такого рода происшествия, а полиция совсем не торопилась обнародовать подробности. А Кэтрин упорно отвергала все предположения полицейских. На это не влияла некоторая путаность мыслей. Просто инстинкт подсказывал ей, что все это не так.