Юлий Буркин - Изумрудные росы
— А сами ураний когда-нибудь моются?
— Да, конечно. Когда дома достигают зрелости, они перестают питаться из почвы, и их сок становится просто водой. Она слабо сочится в стенах, и через специальные отверстия урании берут ее, чтобы умыться или утолить жажду. Но и купание в водоемах — одно из любимых развлечений ураний.
— А крылья?
— Да, некоторое время после купания бабочка лишена возможности летать, но когда крылья высыхают, она вновь обретает эту способность. Бабочки купаются, если рядом нет врага и если некуда спешить.
— О'кей, — сказал Грег. — Я бы хотел использовать обе возможности: слегка умыться сейчас, а завтра искупаться по дороге.
— Воду скоро доставят тебе, — заверил Лабастьер.
— А как насчет книг?
— Здесь есть некоторая сложность, — ответил император. — В полном смысле того, что вы называете «книгами», у бабочек нет. У ураний не было никогда, а у маака и махаонов они были в глубокой древности. Причем у махаонов это была одна-единственная книга — «Книга стабильности». Но ни у тех, ни у других книги не содержали иллюстраций, а лишь текстовую информацию. Ни живописи, ни кинематографа наша цивилизация не знает, так как на достаточно ранней стадии ее развития мы освоили более совершенный вид передачи информации. Это мнемотехнология — способ консервации и передачи мыслеобразов посредством мнемофильмов. А теперь, давно уже, и древняя текстовая информация, как исторический раритет, содержится в определенном формате только на мнемоносителях.
Грег кивнул. Мудрено, но понять можно.
— А я мог бы посмотреть то, что вы называете мнемофильмами?
— Мне нравится общаться с тобой, — заметил император. — Мы очень часто думаем похоже. Я исследовал этот вопрос. Наши нервные системы почти одинаковы, и, наверное, ты мог бы стать субъектом мнемотехнологий. Но бабочку этому учат с самого раннего детства, одновременно с тем, как ее учат ходить, летать и говорить. И считается, что чем позднее начать эти занятия, тем труднее ей дастся это искусство. Были случаи, что по тем или иным причинам бабочка вовремя не получала нужных навыков и оставалась «мнемоглухой» на всю жизнь.
— Ясно. Но, может, все-таки попробовать?
— Я был готов и к этому вопросу. Мы сконструировали для тебя адаптированный вариант мнемопроектора, и скоро его доставят сюда.
Пока они разговаривали, стайки бабочек доставили к входу в жилище Грега шесть сосудов. Можно было помыться. Правда, прямо скажем, довольно относительно. В каждом сосуде было не больше литра воды, а что такое мыло, шампунь, полотенце, зубная паста и щетка, бабочкам объяснять было явно бессмысленно. Не говоря уж о бритвенном приборе. Но спасибо и на том.
Грег огляделся. Бабочек — и самцов, и самок — вокруг было несколько сотен. Они стояли на земле, сидели, свесив ноги, на деталях его жилища, парили в воздухе… Сперва Грег опять хотел сказать Лабастьеру, что, мол, умывание — дело интимное, но потом плюнул. С какой, в конце концов, стати ему стесняться существ, которые и людьми-то не являются? Это во-первых. Во-вторых, император хотел для своих подданных шоу, так подыграем императору. Ну и, наконец, был третий момент, в котором Грег вынужден был себе признаться: он чувствовал некоторую досаду от давешнего ночного инцидента с самками и хотел показать им, что не такой уж он целомудренный недотрога, а вполне нормальный мужчина.
— Можно начинать мыться? — спросил Грег.
— Конечно, — отозвался император.
Биолог сбросил с ног краги, стянул с себя блузу, скинул шальвары и не без тайного торжества услышал вздох восхищенных зрителей, а также их быстрые и, как он предположил, восторженные переговоры.
Вообще-то по человеческим меркам сложен он был прекрасно, а долгие тренировки перед экспедицией и во время нее сделали мышцы рельефными, а тело — стройным и подтянутым… Впрочем, кто знает, каковы тут понятия о красоте.
Только было он наклонился, чтобы взять первую чашу, как услышал голос императора:
— Грег Новак, я уже не уверен в том, что хорошо для тебя, а что плохо… Не позволишь ли ты нашим девушкам и юношам умыть тебя? Растереть очищающими зельями и умастить кожу благовонными маслами…
Грег выпрямился и сказал, махнув рукой:
— Черт с ними, пусть моют.
Что тут началось! Если ночью в его опочивальню проникли лишь несколько самок, мыть его их кинулись десятки. Все они, оказывается, были заранее вооружены чем-то вроде щеток или мочалок, пропитанных пахучими пенящимися веществами. Группка самцов, подняв одну из чаш, стала осторожно лить из нее воду на Грега, а самки принялись от души драить его.
Принимая позы, астронавт чувствовал себя то статуей Свободы, которую вдруг решили отполировать заново, то загнанным в ангар на чистку экомобилем…
— Эй-эй! — взвизгнул он, подпрыгнув на месте, когда какая-то особо усердная мойщица принялась чересчур рьяно драить его чресла. Бабочки в ответ разразились таким дружным похожим на перезвоны колокольчиков смехом, что Грег покраснел, оттого что вновь подумал о них как о женщинах.
Надо отметить, он и раньше замечал, что некоторые из них хороши собой, теперь же, приглядевшись при ярком дневном свете, убедился в том, что, будь они нормального человеческого роста, каждая могла бы не без успеха претендовать на роль элитной модели. Это было заметно тем сильнее, что одеты они были легче легкого — по-видимому, готовились к водным процедурам… Похоже, генетики, ваяя их, потрудились на славу. Что вообще-то логично: взялся создавать новый вид — бери от старого только лучшее.
Грег поймал себя на том, что слегка завидует самцам этого племени. Он скосил взгляд на тех из них, что поливали его, и сразу почувствовал себя неуютно. По сравнению с их сверхпропорциональными утонченными телами его фигура, наверное, кажется бабочкам неказистой и кряжистой. «А чего еще можно ожидать от предка? — подумал он с легкой горечью. — Обезьяна останется обезьяной, даже если будет очень большой…»
Когда тело Грега было отдраено уже несколько раз, а пена смыта начисто, бабочки взялись тщательнейшим образом протирать его кожу и волосы сухими, но пропитанными благовониями лоскутками материи.
— Ну как, ты доволен? — спросил Лабастьер Первый.
— Да, неплохо, — признался Грег. — Честно говоря, не ожидал, что удастся так хорошо вымыться. Передай этим девушкам мою благодарность.
Лабастьер что-то сказал бабочкам, те откликнулись смехом и переливчатым воркованием.
— Они говорят, что ты — красавец, — перевел Лабастьер.
«Ну-ну, — подумал Грег, — люди тоже, почесывая за ухом у гориллы, бывает, приговаривают: „Ах ты мой красавец…“
