Евгений Лотош - Равные звездам
Прямо перед ней, уперев руки и бедра, стояла высокая смуглая женщина лет сорока, одетая в белый халат воспитателя. Она возмущенно щурилась, глядя на Яну. От нее исходила смесь страха, злости, раздражения и отвращения, направленных, впрочем, не только и не столько на Яну, сколько на вжавшегося в диван мальчика. За ее спиной в дверном проеме стоял господин Мамора с заложенными за спину руками. Директор службы безопасности интерната с явным неодобрением смотрел на женщину, уголок его рта кривился в презрительной усмешке. Поймав взгляд Яны, он коротко пожал плечами и возвел глаза к потолку, а в сторону воспитательницы от него плеснуло отчетливой брезгливой неприязнью.
— Госпожа Акума, твой тон недопустимо резок, — спокойно сказала Яна. — Перед тобой ребенок. Будь добра, говори…
— Я сама знаю, как должна говорить, — резко оборвала ее женщина. — Мамора, ты, что ли, снял с девианта ошейник без моего разрешения? Ты хочешь, чтобы он всех здесь поубивал?
Мамора открыл было рот, но Яна не дала ему сказать и слова.
— Госпожа Акума, немедленно выйди в коридор! — приказала она. — Господин Мамора, посторонись, пожалуйста.
— С какой стати ты командуешь… — женщина резко осеклась, когда манипуляторы Яны обхватили ее и вздернули в воздух, приподняв над полом на несколько сантиметров. Яна почти физически почувствовала плеснувшую от нее волну ужаса. Секунду спустя воспитатель спиной вперед вылетела в коридор. Яна двинулась за ней, но остановилась и оглянулась.
— Молодой господин Сэцу, госпожа Уса, я сейчас вернусь, — сказала она и глазами показала Маморе на выход. — Приношу свои извинения. Я все улажу.
Вместе с директором по безопасности она вышла в коридор и плотно закрыла за собой дверь. Воспитатель, прижатая ее манипуляторами к стене коридора, со страхом смотрела на них. Яна отпустила ее, позволив провалиться с высоты в несколько сантиметров и придержав, чтобы та не потеряла равновесие и не упала на пол.
— Госпожа Акума, — холодно сказала она, — мое имя Яна Мураций. Со вчерашнего дня я новый директор по воспитательной работе. Я ответила на вопрос, кто я такая?
— Прости, госпожа… — пролепетала воспитатель. — Я не знала…
— Ты действительно не знала. По моей просьбе господин главный директор не стал представлять меня коллективу, пока я не осмотрюсь здесь как следует. Неведение, однако, никак тебя не извиняет. Ты вошла в комнату с перепуганным мальчиком, только вчера осознавшим свой эффектор и искалечившим отца, и его матерью, которая от страха только что сознание не теряет, и перепугала их еще сильнее. В своих высказываниях ты использовала совершенно недопустимые слова и тон. И, сверх того, ты без уважительной причины опоздала, заставив четверть часа ждать и без того взвинченных людей.
— Прости, госпожа…
— Мне тебя прощать не за что, у меня с эмоциями все в порядке. Однако, госпожа, довожу до твоего сведения, что за последние полгода на твою работу родителями детей неоднократно подавались жалобы, и половину вчерашнего вечера я провела за их исследованием. Сегодня я намеревалась самостоятельно проверить, как ты ведешь себя с новоприбывшими детьми, но, похоже, не судьба. Великолепная госпожа Акума Варуй, официально объявляю, что с сего момента ты уволена. Господин Мамора, отзови пропуск госпожи Акумы и проследи, чтобы ее как постороннюю персону немедленно выдворили за пределы режимной территории. Сообщи также бухгалтерии, что формальности по ее расчету необходимо завершить сегодня же.
— Ты не можешь… — пискнула воспитатель, растерявшая весь свой высокомерный вид, но Мамора положил ей на плечо тяжелую руку.
— Ты слышала, что сказала госпожа директор, — мрачно пробасил он. В его эмоциях Яна читала совершенно явное удовлетворение. Похоже, воспитательница не пользовалась его симпатиями. — Пойдем, госпожа Акума, я проведу тебя в твой кабинет, чтобы ты могла забрать вещи. Госпожа Яна, прислать другого воспитателя? Дайто! — сказал он в пространство, постучав себя по вставленной в ухо пуговке рации, — прямо сейчас зайди в пятый кабинет. Надо выдворить с территории постороннего.
— Спасибо, господин Мамора, другого воспитателя пока не надо, — поблагодарила Яна. — У всех и без того полно дел Я приму ребенка самостоятельно, а потом отведу его в группу.
Равнодушно скользнув взглядом по фигуре растерянно стоящей перед ней женщины, она повернулась и вошла обратно в комнату. Странно. Впервые в жизни она уволила совершенно постороннего человека, которого только что увидела, возможно, сломав ей не только карьеру, но и жизнь, но не испытывает из-за того совершенно никаких эмоций. Словно дохлую мышь из дома выбросила. Она прикрыла за собой дверь и ободряюще улыбнулась мальчику и его матери.
— Снова приношу свои извинения, — сказала она. — Инцидент исчерпан. Госпожа Акума больше нас не побеспокоит.
Она приблизилась к дивану.
— Сэцу, — ласково сказала она, — нам с твоей мамой нужно поговорить наедине. Ты не испугаешься посидеть здесь один?
Мальчик уставился в пол.
— Нет, госпожа, — тихо сказал она.
— Ты молодец, Сэцу, — похвалила его Яна. — Ты храбрый мальчик. У меня к тебе просьба. Пока мы с твоей мамой разговариваем, нарисуй мне картинку, ладно?
— Картинку, госпожа? — недоуменно посмотрел на нее мальчик.
— Да, Сэцу, картинку. Любую. Нарисуй что захочешь.
Она отошла к дальней стене и, с усилием сдвинув массивную дверцу, достала из встроенного в стену шкафа лист пластика и фломастеры.
— Вот, — она протянула их ребенку. — Рисуй что угодно. Госпожа Уса, могу я попросить тебя выйти со мной в коридор?
— Да, госпожа, — женщина с готовностью поднялась. Ее губы дрожали, а натянутая улыбка скрывала под собой в любой момент готовую прорваться истерику. — Конечно, госпожа.
Улыбнувшись мальчику напоследок, Яна вывела ее в коридор и усадила на мягкую скамью-банкетку у стены, опустившись рядом.
— Госпожа Уса, — сказала она, — не надо бояться. Ни за себя, ни за сына. Вам не причинят вреда.
— Но госпожа… — всхлипнула женщина. — Ведь вчера он… вчера…
— Он разгромил квартиру и искалечил отца, я знаю, — кивнула Яна. — Я читала полицейский протокол. Такое случается. Очень редко в последние годы, но случается. Я уже говорила и повторю еще раз: здесь нет ничьей вины.
— Но ведь его не заберут у меня, нет? — женщина стиснула руки, отчаянно заглядывая Яне в глаза. — Не заберут? Госпожа, я не смогу жить без него! Он единственная моя радость в жизни! Пожалуйста, госпожа! Все, что угодно!..
— Успокойся, госпожа Уса, — мягко прервала ее Яна. — Его у тебя не заберут. Сейчас не сороковой год.
