Фриц Лейбер - Ночь волка
— Я понял, Фэй, — прервал его Гастерсон. — Щекотун стал попросту новомодным средством, повышающим производительность труда. Где-то я читал однажды о соляных таблетках. Торговые автоматы продавали их везде, даже в офисах с кондиционерами, где влажная подмышка встречалась не чаще двух раз в год, а девушки потели только шампанским. Десятилетие спустя люди уже не понимали, для чего предназначались эти пыльные белые таблетки. Иногда их ошибочно принимали за транквилизаторы. Точно так же будет и со щекотунами. Откроет кто-нибудь затхлую кладовку и увидит груды этого серебристого металлолома, собирающего пыль и…
— Не будет этого! — яростно запротестовал Фэй. — Щекотуны не мода. Они изменят историю, они сделают революцию в свободном мире! Да, как же! Прежде чем «Микросистемы» выпустили первый экземпляр в продажу, мы сделали правилом обязательное ношение щекотуна каждым нашим сотрудником! А это не что иное, как абсолютная вера в нашу продукцию…
— Каждым сотрудником за исключением самого высокого начальства, конечно, — язвительно перебил его Гастерсон. — И это не принижает твой собственный ранг, Фэй. Как начальник Отдела исследований и развития, ты, конечно, лицо заинтересованное и должен демонстрировать особый энтузиазм.
— Тут ты не прав, Гасси, — возликовал Фэй. — Наше высокое начальство, все до единого человека, отнеслось к своим персональным щекотунам с куда большим энтузиазмом, чем любая другая категория работников на всем предприятии.
Гастерсон сгорбился и покачал головой.
— Если это так, — мрачно сказал он, — то, возможно, человечество заслужило щекотун.
— Буду на этом настаивать! — с энтузиазмом и без колебаний согласился Фэй, а потом добавил: — Перестань придираться, Гасси. Щекотун — великое изобретение. Не выступай против него только потому, что ты имел какое-то отношение к его созданию. Ты должен только попробовать и тоже начнешь его носить.
— Предпочту умереть в мучениях.
— И прекрати эти мрачные разговоры! Гасси, я уже говорил и снова скажу: ты просто боишься этой новинки. Ты ведь даже закрылся шторами, чтобы не видеть фабрику по производству щекотунов.
— Да, я боюсь, — сказал Гастерсон. — Я действительно бо… О-о-х!
Фэй резко повернулся. Дейзи стояла в проеме спальни, на ней было короткое обтягивающее серебристое платье. На этот раз она была без маски, но ее коротко подстриженные волосы переливались серебром, а ноги, руки, ладони, лицо, шея — каждый миллиметр кожи, не прикрытый платьем, — были раскрашены идеально ровными вертикальными зелеными полосами.
— Это сюрприз для Гастерсона, — объяснила она Фэю. — Он говорит, что я ему такой нравлюсь. Считается, что эта липкая зеленая жидкость еще и грязеотталкивающая.
— Хорошо бы, — заметил Гастерсон, а затем на его лице появилось восторженное выражение. — Я скажу тебе, почему твой щекотун так популярен, Фэй. Не потому, что он активизирует память, и не потому, что воздействием на подсознание поддерживает «эго» человека. А потому, что каждому дает возможность освободиться от ответственности, помогает не замечать тяготы каждодневного существования. Знаешь, Фэй, их ведь очень много, этих маленьких человечков, принадлежащих к подземной крысиной расе, боящихся атомной смерти и посмертного воздаяния, и у них достаточно денег, если выпала Удача, чтобы дожить до новой Удачи, а еще есть миллионы и миллионы правил игры, которые им необходимо помнить. Представь себе такую пешку: каждое утро, когда он просыпается, он должен помнить обо всем, что ему нужно сделать, иначе он может три раза подряд упустить свою Удачу, и, возможно, впереди замаячит страшная черная ладья в железных доспехах и собьет его с шахматной доски. Но теперь, глядите-ка, у него есть щекотун, и он поверяет этой милой серебристой вещице все, что надо помнить. Конечно, ему не избежать, в конце концов, всех этих дел, но пока он не чувствует груза ответственности, она больше не давит на его хлипкие плечи. Он освободился от обязательств…
— Ну и что в этом плохого? — громко перебил его Фэй. — Что плохого, если с маленького человека сняли гнет? Почему бы щекотуну не быть суррогатом «суперэго»? Начальник Отдела мотивации «Микро» сразу отметил эту положительную черту и оценил ее тремя плюсами. Кроме того, все твои аргументы — слишком сложное и запутанное признание того, что щекотун активизирует память. Серьезно, Гасси, что в этом плохого?
— Я не знаю, — медленно, с отсутствующим видом сказал Гастерсон. — Я только знаю, что мне это кажется плохим, — он сморщил свой большой лоб. — Прежде всего, потому, что человек исполняет чьи-то приказы. У него есть своего рода хозяин. Он возвращается к рабской психологии.
— Он исполняет свои собственные приказы, — с отвращением к чужой тупости возразил Фэй. — Щекотун — это просто механический напоминатель, записная книжка, по сути, ничего больше, чем обратная сторона старого конверта. Это не хозяин.
— Ты в этом абсолютно уверен? — спокойно спросил Гастерсон.
— Гасси, неотесанный чурбан… — разгоряченно начал было Фэй. Внезапно его черты исказились, и он дернулся. — Извините, ребята, — быстро сказал он, направляясь к двери, — но мой щекотун сказал, что мне пора идти.
— Эй, ты, наверное, имел в виду, что это ты велел своему щекотуну сказать тебе, что пора идти? — прокричал ему вслед Гастерсон.
Фэй обернулся в дверях. Он облизнул губы, глаза его забегали.
— Я в этом не уверен, — произнес он странным натянутым голосом и стремглав вылетел из комнаты.
Несколько секунд Гастерсон созерцал пустоту на том месте, где только что стоял Фэй. Затем вздрогнул. Потом пожал плечами.
— Должно быть, я сдаю, — пробормотал он. — Я ведь даже не предложил ему ни одной новой идеи.
Потом он повернулся к Дейзи, которая все еще стояла в дверях с непроницаемым выражением на лице.
— Слушай-ка, ты выглядишь, как персонаж «Тысячи и одной ночи», — сказал он ей. — Ты изображаешь кого-то конкретно? Как далеко идут эти полосы?
— Ты мог бы и сам это выяснить, — холодно заметила она. — Все, что тебе надо сделать, — это сперва убить для меня дракона или двух.
Он смотрел на нее долго и пристально. Наконец благоговейно сказал:
— Боже мой! У меня есть все, чего только можно пожелать. Что же мне сделать, чтобы быть достойным этого?
— У тебя есть большой револьвер, — посоветовала ему она, — и ты выйдешь с ним в мир, и совершишь налеты на крупные компании, и заберешь у них ярды и ярды денег — прямо мотками, как ленточки, — и принесешь их мне домой.
— Не говори больше ничего о револьвере, — сказал он, — даже шепотом, и вообще выбрось его из головы. Он у меня есть, черт подери — тридцать восьмого калибра, — и я не хочу, чтобы какой-нибудь псионический[6] монитор, о котором мне ничего не известно, уловил твои мысли, и ребята из-под земли явились, чтобы забрать у нас оружие — один из немногих символов индивидуальности, которые у нас остались.
