Юрий Глазков - Черное безмолвие (сборник)
Кью согласно поморгал индикаторами.
Из бокового люка бота медленно выскользнул шарообразный робот-разведчик. Осторожно, словно подкрадываясь и понимая все напряжение обстановки, он стал продвигаться к неизвестному кораблю.
— Да, здесь давно никто не ходил, — послышался голос в динамике, начинаю с осмотра силовой установки, жестких излучений нет. Кью, даю тебе размеры сопел, двигатель явно ракетный, — с гордостью говорил робот, посчитай, что он может, плотность атмосферы у тебя есть, массу планеты ты знаешь, топливо наверняка химическое, я бы на вашем месте…
— Не мешай считать, — остановил красноречие младшего собрата Кью. Робот умолк, застыл в ожидании расчетов. Мы не вмешивались в их перепалку, зная, что она не мешает работе, что для наших электронных помощников это своеобразное развлечение.
Кью закончил обработку информации и заявил, что такие двигатели могли использоваться только на орбите, они слабы.
Робот двигался дальше.
— Днище обгорело, он явно спустился с орбиты, гасил энергию торможением, — корпусом и крыльями, а вот система посадки простейшая, после посадки он катился на колесах, теряя энергию, до полной остановки. Повреждения на левой стороне системы посадки, поэтому он и покосился, но не опасно.
— При этих размерах, при оценочной массе, способе и скорости посадки он мог катиться около километра, — вмешался Кью, прервав разговорчивого робота. — Вон там, — продолжал Кью, — впереди, словно голова птицы, кабина и иллюминатор обзора, наверное, там были носящие разум, управляющие аппаратом.
— Поднимись туда, загляни внутрь через иллюминатор, найди входной люк, — приказал он роботу.
Мы молча слушали переговоры машин, настроение было гнетущим, мы ощущали беду, но пока не понимали, где она, откуда она может прийти или уже давно пришла, а мы пока этого еще не замечаем.
Робот добрался до носовой части и, опираясь на растущую телескопическую опору, вышедшую из его днища, стал подниматься все выше и выше.
— Обшивка термостойкая, цела, следов повреждения нет, похоже, что он сел без аварии. А вот и входной люк…
— Не открывать! — быстро скомандовал Тод. — Загляни в иллюминаторы.
Робот продолжал подниматься, вот он оказался на уровне кабины, и его телескопическая нога стала сгибаться, а сам робот, наклонившись к кабине, словно приник к стеклу.
— Темно, — послышался его голос, — вижу много приборов, кресла пилотов, одно пустое, в другом что-то лежит, похоже, скафандр. Все выключено, энергия не расходуется, мои индикаторы не ощущают ее утечки. Одним словом, там, внутри, слишком тихо. — Последние слова робот подобрал с трудом, явно не желая выразиться определеннее. — Что дальше?
— Иди к люку, разберись с ним. Рассказывай все подробно, что видишь, ощущаешь, что слышишь, ставь защиту по ходу движения, обеспечь надежный выход и… постарайся без эмоций, — сказал Тод и вздохнул, — будь осторожен.
Робот пополз по обшивке корабля.
— Люк открыт, — доложил он. — Впечатление такое, как будто кто-то специально сделал так, чтобы не было трудно войти… — не сдержался от комментария робот.
— Сообщай пока только факты, — оборвал его Тод.
Робот молча принялся за работу, движения его были обиженными. Люк вскоре был сдвинут, и на экране возникла пещерная чернота входа. Всем хотелось быть сейчас на месте робота и самим шагнуть в эту заманчивую и немного зловещую черноту. Но инструкции строго гласили: «Только после роботов». Немало ловушек срабатывало, унося жизни десантников. Робот замер над зияющей чернотой, ожидая дальнейших команд.
— Ты чего замолчал? — спросил Тод. — Что-нибудь случилось или боишься?
— Страх нам неизвестен. Мы его не знаем. В нас, роботах первого проникновения, заложено обязательное требование повышения вероятности успеха поставленной экипажем бота задачи, — официальным тоном, с обидой ответил робот и вошел в чужой корабль.
На экранах мы увидели кабину. Три кресла, явно предназначенные для размещения экипажа. Два кресла были пусты, в третьем лежал скафандр. Робот застыл над ним.
— Осторожно пошевели его, — сказал Тод.
Робот медленно протянул руку, слегка толкнул скафандр. Ничего не произошло, скафандр, тихо качнувшись, снова застыл в неестественной позе.
— Попытайся открыть гермошлем, — предложил я.
Задержавшись на несколько секунд, робот занялся гермошлемом.
Стекло откинулось столь неожиданно, что даже робот невольно отшатнулся.
Когда робот снова навел свои зрительные анализаторы, то пришла пора отшатнуться и нам, а Кет резко отвернулась от экрана… На нас в упор с немым укором глядели огромные пустые глазницы пилота, давным-давно ушедшего из жизни. Бездонная пустота глазниц носящего когда-то разум навеяла ужас.
— Закрой, — приказал Тод, и робот с быстротой автомата исполнил его команду.
— Займи правое кресло, изучи приборы, попробуй понять систему управления, найди регистратор голосовой информации и изображения, разберись, как включаются источники энергии.
Робот послушно устроился в кресле пилота, покосившись на соседнее, где угрюмо лежал безжизненный скафандр.
Приборное оборудование было нехитрым, понятным для нас, понятны были и некоторые надписи, ведь мы были знакомы с алфавитом и письменностью этой планеты. Робот анализировал, сопоставлял, советовался с Кью, запрашивал Тода и меня, консультировался у Кет. Наконец общими усилиями была найдена панель, где располагались органы включения энергии и связи.
— Пробуй, — приказал Тод.
Робот утопил клавишу, и в кабине послышались привычные шорохи динамиков, по жилам спящего корабля побежала энергия. Но нас сейчас интересовало другое.
— Подключи хранитель информации, — снова приказал Тод.
Робот нажал еще одну клавишу, и в кабине послышалось сначала легкое шипение, а затем заставивший всех вздрогнуть голос:
«Мое имя Дан Грем, я шеф-пилот воздушно-космической патрульной службы. Рассказать обо всем трудно, для этого нужно вспомнить всю жизнь, а времени уже нет, скоро я погибну, слишком сильная радиация. Видеозапись, наверное, тоже не выдержит, надежда только на защищенный «черный ящик», в нем должно все, что мы говорили, сохраниться. Прощайте и простите нас…»
Несколько минут молчания, и динамик ожил многоголосием:
«— Дан, опять мы на орбите и опять все вместе, это прямо какое-то везение, а? Я часто вспоминал тот полет, ну и натерпелся я тогда, первый раз в космосе — и сразу такая переделка! Я тогда был еще капитаном, молодым, скажу прямо, струсил я тогда, честно признаюсь. Теперь-то я понимаю, что к чему.
