Селия Фридман - Время истинной ночи
Преданный и послушный
Слуга Ваш и Господа
Дэмьен Килканнон Райс,
Рыцарь Ордена Золотого Пламени,
Член Союза Восхода Земли-Звезды".
Живое воплощение гнева, духовный владыка Джаггернаута мерил комнату яростными шагами. От письменного стола к окну и обратно, по завершении каждого цикла бросая на Дэмьена укоризненный взор. Скованное внутренним напряжением тело; ряса цвета слоновой кости, качающаяся по комнате стрелкой грозного маятника.
И наконец плотину молчания прорвало.
- Как вы посмели!.. - прошипел Патриарх. Именно прошипел, однако ярость, которой было начинено шипение, производила эффект практически оглушающий. - Как вы посмели решиться на такое на свой страх и риск, прислав, вместо того чтобы приехать лично, эти бумаги... Как будто я и впрямь удовольствуюсь подобным суррогатом. - Он грохнул кулаком по стопке бумаг, лежащих на письменном столе. Письмо Дэмьена. Путевые заметки Дэмьена. Стопка, в целый дюйм толщиной, с записями из страны ракхов. С записями об Охотнике. - Как будто обыкновенная бумага может послужить оправданием личному отсутствию. Как будто заметки и зарисовки способны заменить надлежащую процедуру!
- Ваше Святейшество... - Дэмьен судорожно сглотнул, борясь с гневом, который в свою очередь уже поднимался волной из глубин его собственной души. Однако необходимо было сохранять хладнокровие, хотя бы внешне. Прав он или нет, не такого отношения к себе он заслуживает... но он понимал также, что Фэа, обволакивающее их обоих, частично провоцирует его на неподобающий ответ, ведь структура и силовые потоки этой силы уже изменены яростью Патриарха в такой степени, что и на него самого накатывает точно такая же ярость. "Все ты понимаешь, только нечего ждать помощи от своего понимания", - мрачно подумал он. Если он ответит Патриарху в той же мере, хуже того, если осмелится в его присутствии воздвигнуть Щит, это будет равносильно самоубийству. Так что священник заставил себя заговорить тихо, вкрадчиво, чуть ли не униженно. - Я прошу вас учесть и взвесить...
- Я все учел и взвесил, - резко перебил его Патриарх. - Уже несколько недель назад. Когда пришло ваше донесение. За вычетом часов, отведенных на сон, я только и делал, что взвешивал и учитывал... и с каждым новым доводом ситуация казалась мне все худшей и худшей. - В насмешливом изумлении он покачал головой. - Неужели вы и впрямь полагаете, будто я не разгадал ваших истинных планов? Неужели вы и впрямь полагаете, будто я не понял, ради чего прислали вы мне свою писанину?
- Я считался с возможностью собственной гибели, - твердо заявил Дэмьен. - И полагал, что на этот случай необходимо передать Вам всю информацию, которая понадобится в обращении с Охотником, если он вернется в мое отсутствие...
Взгляд синих глаз был устремлен на него, в их глубинах не промелькнуло и искорки понимания и прощения.
- Причина не в этом, и вы сами прекрасно это понимаете. Причина в том, что вы не смогли вернуться сюда. В том, что вы полностью пренебрегли моим авторитетом. Вы ведь не просто прислали мне донесение - вы прислали его вместо того, чтобы явиться лично! И, как мне представляется, нам обоим ясно, почему вы поступили именно так.
Это было обвинением, прямым и однозначным. Руки Дэмьена прилипли к бокам, сердце бешено заколотилось, его стук мешал сосредоточиться. Сейчас он мог лишиться всего. В полном смысле слова всего. Стоило ему произнести хотя бы одно неверное слово, прибегнуть не к той лжи, к которой следовало прибегнуть, - и тогда жизнь его пойдет прахом. Могущества у Патриарха для этого предостаточно.
- Важную роль играло время, - в конце концов произнес Дэмьен, выбирая слова с особой осторожностью. - Я попытался объяснить это в своем письме. Что же касается моих намерений...
Патриарх резким жестом велел ему замолчать.
- Ваши намерения, преподобный Райс, заключались в том, чтобы избежать личного контакта со мной. И неужели вы полагаете, будто мне неизвестны причины этого? Вы боялись того, что если бы вы обратились за разрешением на подобную экспедицию - а ведь именно так вы и должны были поступить, согласно церковной иерархии, должны и обязаны, - то вам было бы в этой просьбе отказано. И боялись вы совершенно справедливо. - Взгляд Патриарха двумя молниями впился в лицо священника. - Или, возможно, вы боялись того, что я дам согласие на экспедицию... но потребую, чтобы вы нашли себе более подобающих союзников.
Дэмьен, сделав глубокий вдох, подумал: "Вот оно. Вот где собака зарыта". Дело не в том, что он решил не возвращаться в Джаггернаут, не в том, что его донесение оказалось неубедительным, даже не в том, что он предпринял самостоятельные действия, не санкционированные высшим руководством... а в том, что он предпринял совместное путешествие с одним из главных воплощений величайшего Зла, признанного таковым в мире, в котором он обитает. Причем Зла столь хитроумного и изощренного, что оно может навести порчу даже на душу священника, даже на сны священника. А воспользовавшись душой этого священника, и на всю Церковь.
Да ведь и впрямь такое вполне возможно. И как знать, не началось ли гниение в глубинах его собственной души, - в тех глубинах, в которые он отказывается заглянуть? Мысленным взглядом Дэмьен увидел, как ухмыляется Охотник, а в уголках его рта дрожат капли свежей крови. И содрогнулся, вспомнив об этой заблудшей и извращенной душе, о прикосновении ее злонамеренных порывов к его собственному существу. Но Джеральд Таррант олицетворял также и мощь, грубую и однозначную силу, - а именно такая сила сейчас и потребовалась. И заручиться ее поддержкой следовало любой ценой, решил он. Даже ценой риска погубить собственную душу.
Да и как иначе?
"Эта мощь должна была оказаться на нашей стороне, - мысленно убеждал он себя. - Иначе нами всеми овладело бы куда более грозное Зло. Неужели союз с меньшим злом оказывается в таких условиях неправомочным?" Но внезапно эти доводы перестали казаться ему убедительными. Внезапно священник понял, что уже вовсе не уверен в чем бы то ни было. Одно дело - отказаться и отмахнуться от подобного существа на словах, особенно если учесть, что он не видел Джеральда Тарранта уже несколько месяцев. Но слова Патриарха, усиленные изменившейся структурой Фэа, пробудили в его душе воспоминания куда более живые и куда более страшные. Душа Охотника, ласкающая его собственную душу. Подлость Охотника, проникающая в самую глубину его собственного сердца, его души, его веры. И, проникая, оставляющая незаживающую рану, воспринимающуюся как своего рода паразит и остающуюся вечным напоминанием о существовании объединяющего их двоих канала. Что бы сказал Патриарх, узнай он об этом? Узнай он о том, что Дэмьен вынужденно пошел на духовную связь с Охотником и что связь эта не прервется до полной и подлинной смерти их обоих?
