Селия Фридман - Время истинной ночи
Да, Ваше Святейшество, Пророк по-прежнему жив - если, конечно, омерзительное состояние, в котором он сейчас пребывает, можно назвать жизнью. Основатель нашей веры сам так боялся смерти, что в конце концов продал свою человеческую душу в обмен на бессмертие, - и теперь он пребывает в ловушке существования между подлинной смертью и жизнью, и каждое мгновение, проводимое им в состоянии бодрствования, он обречен вести борьбу за поддержание равновесия между этими двумя силами. Как прожить человеку в такой борьбе долгие столетия, если он не может приобщиться ни к жизни, ни к смерти и способен поддерживать собственное существование, лишь громоздя одно злодейство на другое - причем в такой степени, что человеческая молва возвела его в первородные демоны и исчадия ада? Я почувствовал в нем и кое-какие искры подлинных человеческих чувств, но они погребены на предельной глубине. К тому же он убежден - и, возможно, убежден справедливо - в том, что дать волю подлинным человеческим чувствам означает для него полную и бесповоротную смерть. Владыки Ада не склонны проявлять милосердие.
В Лесу ему не имело смысла маскироваться и впредь, и он горделиво раскрылся перед нами во всей своей омерзительной полноте, черпая новые силы в наших страданиях. Он заявил даже, будто по-прежнему, на свой лад, служит интересам Церкви, хотя я и представить себе не могу, что он под этим подразумевает. Он заявил далее, что нам будет дозволено покинуть Лес и забрать с собой Сиани, с тем чтобы мы могли осуществить свою миссию. Более того! Владыка Леса объявил, что присоединится к нам и придет в нужный час на помощь, раз уж могущество нашей спутницы окончательно уничтожено. Объясняя нам мотивы своего решения, он употребил такие слова, как "честь" и "долг", но подлинной подоплекой представляется следующее: Охотник придерживается правил поведения, зиждящихся отчасти на страхе, отчасти на тщеславии, отчасти на инстинкте выживания, и собственный "моральный кодекс" служит ему своего рода Щитом, с помощью которого он пытается отразить удары, обрушивающиеся на последние остатки его человеческой сущности. И согласно этому кодексу, - так он поведал нам, он отныне обязан, пусть и вопреки собственной воле, помочь нам в осуществлении нашего плана, заключающегося в спасении Сиани, всем своим темным могуществом. И отказать ему у нас просто не было возможности.
Один я, возможно, отверг бы подобную помощь. Один я, возможно, предпочел бы сразиться, пусть и безоружным, с вражескими скопищами, лишь бы не брать в союзники столь злокозненную мощь. Но я был не один, а мои спутники не разделяли со мной столь всеобъемлющего отвращения. Никогда ранее не осознавал я с такой остротой того, насколько глубокая пропасть разделяет нас, воспитанников Церкви, и людей мира. Хотелось бы мне обладать даром внушения, чтобы объяснить им: лучше умереть, нежели подвергнуться порче. Но моим спутникам предлагаемая помощь показалась куда более важной, чем страх перед природой этой помощи. Так что в конце концов воле Охотника пришлось подчиниться и мне.
Вчетвером мы отправились на восток, к порту Саттин, путешествуя только ночью, потому что солнечный свет являет собой сущее проклятие для чувствительной кожи и плоти Охотника. И добравшись до места, где воды Змеи сужаются настолько, что человеку кажется, будто он чуть ли не способен, стоя на этом берегу, увидеть противоположный, мы нашли капитана, дерзнувшего принять наше предложение и весь наш авантюрный план. Но опасность подстерегала нас не только на другом берегу. Неподалеку от него проходит барьер, который самостоятельно не в силах преодолеть никто из посвященных; место или зона, где энергии чрезвычайно могущественны и предельно хаотичны, так что разбалтывают сами человеческие души... Достаточно сказать, что меня по-прежнему преследуют воспоминания о той чудовищной переправе. И все же нам удалось оказаться на другом берегу, не понеся потерь, за что следует возблагодарить Господа; потребовалось не одно маленькое чудо, а целая череда таких чудес, чтобы все произошло именно так.
По полузатопленной прибрежной полосе мы с трудом продвинулись на запад к устью реки Ахерон. Оттуда повернули на юг, в глубь континента. Путь был не из лучших, поход выдался трудным, а главное, нас не покидало ощущение, будто кто-то - или что-то - следит за нами. После нескольких суток пути в одну из ночей произошло землетрясение, последствия которого оказались для нас едва ли не трагическими: две лошади погибли, да я и сам наверняка утонул бы в водоворотах Ахерона, не приди мне на помощь Таррант. Хуже того, в этот критический момент мы остались безоружными. И именно тогда на нас и напали ракхи.
В Вашей библиотеке имеется информация о том, каковы эти хищники были раньше; я прилагаю к письму несколько зарисовок, по которым вы можете судить о том, во что они превратились. Хотя эволюция и заставила их принять внешний облик человека, сама их сущность не имеет ничего общего с человеческой; их ум, на равных соперничающий с нашим, пребывает в постоянной борьбе со звериными инстинктами, обусловленными происхождением, поэтому их поведение непредсказуемо и зачастую весьма агрессивно. Они так и не забыли о том, что сделали с ними - или, по меньшей мере, попытались сделать - люди; память о том истреблении настолько жива, как будто древний - и не доведенный до конца - геноцид имел место лишь пару дней назад. Строго говоря, своим спасением мы обязаны только тому, что любопытство ракхов пересилило их же собственную злобу - пусть и ненадолго, - и, не убив нас на месте, они увели нас в свой лагерь в качестве пленников. О самом лагере и о том немногом, что мне удалось узнать относительно их общественного устройства, я набросал краткие заметки. Мы попытались вымолить у них собственную жизнь, обратившись к ним с помощью переводчика - двуязычного представителя касты Красти, - но что за доводы могли мы противопоставить столь закоренелой ненависти? В конце концов, мы спаслись, открыв ракхам подлинную цель своего путешествия. Ибо демоны, на поиск которых мы отправились, наносили им удары точно так же, как и нам; и глазами многих ракхов взирали на нас опустошенные демонами души, и эти глаза застилали слезы. Решение нашей задачи, таким образом, было выгодно ракхам точно так же, как и нам самим.
Они дали нам проводника, точнее, проводницу - красти по имени Хессет. Отношения с нею поначалу складывались напряженно, особенно в связи с тем, что Таррант и не думал скрывать свои убийственные способности. Но она провела нас по необъятным просторам, обжитым племенами ракхов, вступая в переговоры и мало-помалу убеждая враждебно настроенных вождей пропустить нас, и уже скоро мы поняли, что без нее у нас ничего не получилось бы. Нас затопила бы ненависть, не угасающая и не идущая на убыль на протяжении стольких столетий, в равной мере питаемая племенами, стоящими на совершенно разных ступенях развития.
