Питер Уоттс - Ложная слепота
Чуть меньше трех секунд на ответ.
— Ты на Луне.
Пауза.
— Почти.
— Что ты… пап, зачем ты мне это все рассказываешь? Это разве не нарушение секретности?
— Тебе позвонят, — сообщил он.
— Кто? Зачем?
— Собирают команду. Из… людей, с которыми ты имеешь дело, — отец слишком прагматичен, чтобы оспаривать достижения реконструкторов и гибридов, но никогда не мог скрыть своего к ним недоверия. — Им нужен синтет.
— Как удачно, что у тебя в родне затесался один.
Радио играет в пинг-понг.
— Это не кумовство, Сири. Я очень хотел, чтобы они выбрали другого.
— Спасибо за дове…
Но он спохватился сам и предугадал мои слова прежде, чем те преодолели разделяющее нас расстояние.
— Это не оскорбление твоих способностей, и ты это знаешь. Ты попросту самый подходящий исполнитель для жизненно важной работы.
— Тогда поче… — начал я и осекся.
От ангажемента в какой-нибудь теорлабе западного полушария отец не стал бы меня отмазывать.
— К делу, пап.
— Светлячки. Мы кое-что нашли.
— Что?
— Радиосигнал. Пояс Койпера. Мы отследили мишень.
— Они заговорили?
— Не с нами, — он прокашлялся. — Мы перехватили их передачу в некотором роде по случайности.
— Тогда с кем?
— Мы не знаем.
— Сообщение дружеское? Или враждебное? А?
— Сынок, мы не знаем. Система шифрования вроде бы та же, но даже в этом мы не можем быть уверены. У нас есть только пеленг.
— И вы посылаете команду.
Посылаете меня. Люди никогда прежде не долетали до пояса Койпера. Последние роботы отправились туда десятки лет назад. Не то чтобы у нас не было технической возможности — пропало желание. Все, в чем нуждалось человечество, можно найти поближе к дому. Эпоха межпланетных перелетов запнулась на поясе астероидов.
Но теперь что-то затаилось в дальнем углу нашего заднего двора и кричало в бездну. Может, оно вызывало другую звездную систему. А может, связалось с кем-то поближе, на подлете.
— Мы не можем спокойно проигнорировать подобную ситуацию, — заключил отец.
— Как насчет зондов?
— Разумеется. Но мы не можем ждать от них ответа. Экспедиция пойдет по их следам, получая обновления по пути.
Он дал мне несколько секунд, чтобы переварить информацию. Когда я смолчал, он продолжил:
— Ты должен понять. По нашим предположениям, Бернс-Колфилд не знает, что мы его засекли. На данный момент это наше единственное преимущество. Мы должны втиснуть как можно больше в открытое окно возможностей.
Но комета Бернса-Колфилда скрывалась от нас. Ей может не понравиться принудительное знакомство.
— Что, если я откажусь?
Задержка с ответом, казалось, утверждала: Марс.
— Я тебя знаю, сынок. Ты не откажешься.
— А если? Если я лучший кандидат, если задача так важна…
Ему не надо было отвечать. А мне не стоило и спрашивать. При таких ставках критически важному персоналу роскоши выбора не предоставляют. У меня не будет даже возможности с детской мелочностью задержать дыхание и выйти из песочницы — воля к сопротивлению столь же механистична, как дыхательный рефлекс. И то, и другое можно подавить, используя подходящие нейрохимические отмычки.
— Вы разорвали мой контракт с институтом, — сообразил я.
— Это самое меньшее из того, что мы сделали. Мы позволили вакууму между нами помолчать.
— Если бы я мог вернуться в прошлое и исправить то… то, что сделало тебя таким… — признался отец некоторое время спустя, — я бы так и сделал. Не раздумывая.
— Ага.
— Мне пора. Просто не хотел держать тебя в неведении.
— Ага. Спасибо.
— Я люблю тебя, сынок. Где ты? Вернешься ли?
— Спасибо, — повторил я. — Очень приятно.
* * *Вот чего не мог вернуть мой отец. Вот что я такое.
Я мост между рубежом технологии и её сердцем. Я стою между волшебником Изумрудного города и фокусником из Канзаса.
Я занавес.
Такие, как я, появились давно. Наши корни прорастают от истоков цивилизации, но мои предшественники исполняли иную, менее почетную роль. Они всего лишь подмазывали колеса общественной стабильности: подслащали горькие истины, ради политических выгод малевали черным придуманную буку. На свой лад и они были незаменимы. Даже самое жестокое полицейское государство не может постоянно воздействовать грубой силой на каждого из своих подданных. Меметический[10] контроль куда тоньше; подкрашенное розовым отражение данной в ощущениях реальности, заразный страх перед угрожающими альтернативами. Всегда существовали те, кому доверено преобразование информационных графов, но на протяжении большей части истории они не имели дела с их упрощением.
С приходом нового тысячелетия все изменилось. Мы превзошли сами себя, мы вступили на территории за пределами человеческого понимания. Порою ландшафты даже в обычном пространстве оказывались слишком прихотливы, чтобы наш рассудок способен был охватить их; иногда сами координаты их уходили в измерения, непредставимые для мозгов, приспособленных, чтобы драться и спариваться в допотопной саванне. Слишком многое ограничивает нас со всех сторон. Самые устойчивые философские основы бескорыстия рушатся под натиском грубых мозгостволовых императивов эгоизма. Изящные и стройные уравнения предсказывают поведение квантового мира, но не помогают объяснить его. За четыре тысячи лет мы не смогли доказать себе, что реальность существует вовне наблюдателя от первого лица. Мы слишком нуждаемся в интеллекте, превосходящем наш собственный.
Вот только не очень умеем его создавать. Брак по расчету мозга и электричества оказывается удачным и провальным с равно впечатляющими результатами. Наши гибриды становятся умнее гениев и столь же аутистичны. Мы насаживаем плоть на протезы, заставляем перегруженные моторные извилины жонглировать мускулами и механизмами, а потом качаем головой, когда пальцы подергиваются, а языки заплетаются. Компьютеры подтягивают собственное отродье за волосы из болота, обретают мудрость столь непредставимую, что их отчеты несут на себе явную печать маразма: рассеянные и лишенные всякой связи с нуждами едва обретших разум тварей, к которым обращены.
И когда ваши непревзойденные творения находят нужные ответы, вы не в силах понять их выкладки и не можете проверить решений. Вам приходится принимать их слова на веру…
…Или воспользоваться теорией информации, чтобы просветить их насквозь, чтобы развернуть тессеракт в двух измерениях, и бутылку Клейна — вбить в три,[11] чтобы упростить реальность. А заодно не забыть помолиться богам, пережившим миллениум, надеясь, что когда вам честно будут втирать очки, то не погнут дужки, на которых они держатся. Приходится нанимать таких, как я: ублюдочное отродье профайлеров, технических редакторов и спецов по теории информации.
