Рик Янси - 5-я волна
Платок.
«Кэсси, ты идиотка».
Я кладу пистолет рядом с собой. Это самое трудное – расстаться с оружием.
Потом я приподнимаю раненую ногу и протягиваю под ней платок. Я не могу поднять голову достаточно высоко, чтобы увидеть, что делаю. Я смотрю сквозь узор из черных звезд на грязное брюхо «бьюика», перехлестываю концы платка и туго завязываю его на ноге. Затем тянусь к ране и ощупываю ее. Кровь идет, но уже не так сильно.
Я снова беру пистолет. Так-то лучше – вижу лучше, и мне уже не очень холодно. Сдвигаюсь на пару дюймов влево – кому приятно лежать в собственной крови.
Где он? У него было достаточно времени, чтобы добраться до меня…
Если только он уже не добрался.
Меня аж подбрасывает от этой мысли, на несколько секунд я забываю дышать.
Он сюда не придет. Не придет, потому что ему незачем сюда приходить. Он знает, что у тебя не хватит духу высунуться из-под машины. А если не выберешься отсюда и не побежишь, ты проиграла. Он знает, что ты умрешь от голода, от потери крови или от обезвоживания.
Он знает то, что знаешь ты: побежишь – умрешь, будешь лежать – умрешь.
Его ждет следующая жертва.
Если кто-то еще остался.
Если остался кто-то, кроме меня.
Давай же, Кэсси! За пять месяцев от семи миллиардов до одного человека? Ты не последняя, и даже если ты последняя на Земле, особенно если ты последняя, ты не можешь позволить, чтобы все так закончилось. Лежать, забившись под какой-то чертов «бьюик», и ждать, когда из тебя по капле вытечет вся кровь? Так человечество уходит из этого мира?
Черта с два.
10
Первая волна унесла полмиллиона жизней.
Вторая сделала эту цифру смешной.
Если вы не в курсе, мы живем на беспокойной планете. Континенты и ложа океанов представляют собой массивы горной породы, которые называются литосферными плитами. Эти плиты плавают на расплавленной магме, и постоянно трутся, и скребутся, и давят друг на друга с неимоверной силой. Давление все нарастает, и вдруг соприкасающиеся края плит резко смещаются, высвобождая при этом чудовищную энергию в форме землетрясения. Если землетрясение случается в зоне субдукции, этом поясе, где океаническая кора подминается под континентальную, ударная волна землетрясения может породить морскую сверхволну, которая называется цунами.
Более сорока процентов населения Земли (а это три миллиарда человек) живет на береговой полосе шириной шестьдесят миль.
Поэтому иным, чтобы уничтожить эти сорок процентов, надо было всего лишь вызвать землетрясение.
Взять металлический стержень в два раза выше и в три раза тяжелее Эмпайр-стейт-билдинг. Расположить этот стержень в верхних слоях атмосферы над зоной субдукции и отпустить. Тут даже не нужна система наведения, просто роняешь стержень, и он летит вниз. Благодаря гравитации к тому моменту, когда он достигнет поверхности Земли, его скорость разовьется до двенадцати миль в секунду, а это в двадцать раз быстрее пули.
Мощность удара этого стержня о поверхность Земли будет в миллиард раз больше, чем мощность бомбы, сброшенной на Хиросиму.
Прощай, Нью-Йорк. Прощай, Сидней. Прощайте, Калифорния, Вашингтон, Орегон, Аляска, Британская Колумбия. Прощай, Восточное побережье.
Япония, Гонконг, Лондон, Рим, Рио, пока-пока.
Приятно было познакомиться. Надеемся, вам здесь понравилось!
Первая волна накатила и схлынула за считаные секунды.
Вторая длилась чуть дольше. Примерно день.
Третья волна? Этой понадобилось больше времени – двенадцать недель. Двенадцать недель на то, чтобы убить, по подсчетам папы, девяносто семь процентов от тех, кому повезло пережить две первые волны.
Девяносто семь процентов от четырех миллиардов? Сами считайте.
Вот когда пришельцы спускаются на своих летающих блюдцах и приступают к зачистке, правильно? А люди Земли объединяются под одним флагом, чтобы разыграть сценку «Давид против Голиафа». Наши танки против ваших лазерных пушек. Начали!
Нам повезло меньше.
А иные оказались далеко не дураками.
Как уничтожить около четырех миллиардов человек за четыре месяца?
Птицы.
Сколько птиц на Земле? Будете гадать? Миллион? Миллиард? А триста миллиардов не хотите? Это примерно семьдесят пять на мужчину, или женщину, или ребенка, которых не уничтожили две первые волны.
На каждом континенте тысячи видов пернатых. Птицы не знают границ. А еще они постоянно гадят. Они гадят пять-шесть раз в день. То есть с неба каждый божий день падает больше триллиона маленьких реактивных снарядов.
Трудно изобрести более эффективную систему распространения вируса с процентом смертоносности девяносто семь.
Папа предположил, что иные взяли что-то вроде заирского вируса Эбола и внесли в него генетические изменения. Эбола не передается воздушно-капельным путем. Но если изменить всего один полипептид, этот вирус станет передаваться по воздуху, как грипп. Он поселяется в легких. У вас начинается кашель. Потом лихорадка. Болит голова. Очень сильно болит. Вы кашляете зараженной вирусом кровью. Он пробирается в печень, почки, мозг. Внутри вас накапливается миллиард патогенов, вы превращаетесь в инфекционную бомбу. И однажды вы «взрываетесь» – вирусы, как крысы с тонущего корабля, бегут через каждое отверстие в вашем теле. Через рот, нос, уши, анус, даже глаза. Вы буквально плачете кровавыми слезами.
Люди придумали разные названия для этого – «красная смерть», «кровавая чума», «багряное цунами», «четвертый всадник». Как ни назови, спустя три месяца девяносто семь человек из каждой сотни умерли.
Это реки кровавых слез.
Время обратилось вспять. Первая волна отбросила нас в восемнадцатый век. Следующая – в неолит.
Мы превратились в охотников-собирателей. Стали кочевниками, подножием пирамиды.
Но мы не были готовы расстаться с надеждой.
Нас еще было достаточно, чтобы оказать сопротивление.
Мы не могли драться с иными лицом к лицу, но могли начать партизанскую войну. Могли нанести этим чужепланетным мерзавцам асимметричный удар. У нас было достаточно оружия и боеприпасов, даже кое-какой транспорт уцелел после Первой волны. Наши вооруженные силы подверглись децимации, но на каждом континенте еще оставались боеспособные соединения. Сохранились бункеры, пещеры, подземные базы, где можно укрываться годами.
«Вы будете Америкой, а мы будем Вьетнамом».
И иные ответили: «Что ж, отлично».
Мы думали, что они уже использовали против нас все, чем располагали, ну, по крайней мере, самое худшее из своего арсенала. Трудно вообразить что-то хуже «красной смерти». Те из нас, кто выжил после Третьей волны, – те, у кого был природный иммунитет к этому вирусу, – запаслись самым необходимым и затаились, дожидаясь указаний от командования. Мы знали, что должно быть какое-то командование, потому что иногда видели, как в небе проносился истребитель, слышали пальбу и рокот транспортных самолетов.
Думаю, нашей семье повезло больше других. «Четвертый всадник» забрал маму, но Сэмми, я и папа уцелели. Папа гордился нашими генами. Нездоровое занятие, пожалуй, – хвастать генами на вершине горы из семи миллиардов трупов. Но папа просто оставался папой, в канун исчезновения человечества он пытался делать хорошую мину при плохой игре.
После «багряного цунами» люди стали уходить из городов. Там больше не подавались электричество и вода, все магазины и склады давно были разграблены, а некоторые улицы на дюйм залиты нечистотами. Пожары от молний стали обычным делом.
И возникла проблема с трупами.
Трупы были повсюду: в жилых домах, приютах, больницах, офисах, школах, церквях, на складах.
Наступает момент, когда количество смертей доходит до критического. Вы уже просто не успеваете хоронить или сжигать тела. Лето эпидемии было немилосердно жарким, вонь разлагающейся плоти висела подобно невидимому ядовитому туману. Мы смачивали куски ткани в духах или одеколоне и повязывали на лицо, но к концу дня чудовищный смрад пропитывал надушенную повязку и вызывал рвоту.
Так было до тех пор, пока, смешно сказать, мы к этому не привыкли.
Третью волну мы ждали, забаррикадировавшись в собственном доме. Во-первых, был карантин; во-вторых, по улицам бродили опасные личности, которые грабили, жгли дома, насиловали и убивали; и в-третьих, мы даже думать боялись о том, что обрушится на нас после цунами.
Но главное – это то, что папа не хотел оставлять маму. Она была слишком больна и дорогу не выдержала бы, а папа не хотел уходить без нее.
Мама просила его уйти из города. Она все равно умирала. Говорила ему, что дело уже не в ней, а во мне и Сэмми. Говорила, что надо спасать детей, надо думать о будущем, и есть надежда, что завтра будет лучше, чем сегодня.
Папа с ней не спорил. Но он и не уходил. Папа ждал неизбежного и старался облегчить маме последние дни. Он изучал карты, составлял списки и делал припасы. Это была пора сбора книг, старт программы «Нам предстоит возродить цивилизацию». Однажды вечером, когда небо не было сплошь затянуто дымом, мы с папой вышли на задний двор и по очереди посмотрели в мой старый телескоп на корабль-носитель, который величественно плыл на фоне Млечного Пути. Звезды светили ярче, чем раньше, им больше не мешали огни наших городов.
