Мария Симонова - Знак Избранника
Однако безошибочное чутье опытного беглеца подсказывало ей, что Охотник, расставляя силовые сети, задел её краем своего поля просто случайно.
Теперь же он замер и выжидает, настроившись на колебания межпространственных границ. Ждет толчка свидетельствующего о ее переходе в какое-нибудь из сопространств. Ждет, готовый в любую секунду броситься. И бросок его — в этом она не сомневалась — будет на сей раз безукоризненно точен.
Она перевернулась на живот и сделала глубокий вдох, стараясь обрести хладнокровие. Не получилось. И неудивительно: впервые за время гона Охотнику удалось засечь ее в одном из бесконечного множества пространств. Теперь она заперта здесь, как в ловушке. Правда, с неограниченной свободой передвижения… Пока…
Она помахала рукой перед глазами, словно протирая запотевшее стекло, и действительно стерла кусочек пятнистого лесного мира прямо напротив своего лица. В неровно протертой черноте сверкала звездами россыпь спиральной галактики. Внимательно поглядев в это звездное оконце, она задумалась.
Охотник всегда отождествлялся в ее сознании с понятием непрерывного гона, давно ставшего неизбежным и потому необходимым условием ее существования, чем-то вроде основного, задающего тон всей ее жизни, явления природы. Теперь же, вот только что, он впервые приобрел для нее очертания конкретной личности.
Было похоже, что ее старый мир начал медленное движение с ног на голову. Или с головы на ноги. Или это у нее закружилась голова, как в давние, канувшие в Лету времена планетарного существования, когда…
Она неожиданно поймала себя на том, что пересчитывает по одной самые крупные звезды в роскошных хвостах галактики, то и дело сбиваясь и механически начиная сначала, хотя и одного взгляда ей было бы вполне достаточно, чтобы безошибочно определить их количество.
Прекрасно. Для полной деградации осталось только остановиться и подождать, пока Охотник приблизится к ней. Спокойно подойдет вплотную… И что тогда?..
Так. В любом случае — легкое головокружение еще не причина для близкого знакомства с основополагающим в твоей жизни природным фактором.
Она плавно вытянула руки, словно потягиваясь, и ее лесная колыбель зашаталась, меняя цветовую гамму, смазываясь и расступаясь в стороны. Через несколько мгновении окружающий пейзаж трансформировался в голубоватую дымку, сквозь которую явственно просвечивала засеянная мириадами разноцветных бриллиантов панорама космического пространства.
Она обратила взгляд к ближайшему из бесчисленных звездных скоплений, тому самому, наедине с которым предавалась только что воспоминаниям об азах математики.
Направленные перемещения в трехмерном пространстве не были связаны для нее с такими примитивными проблемами, как скорость и ускорение, и меньше всего — с подвластной им неумолимой резиной пространства-времени. Для того, чтобы оказаться в нужной точке пространства, ей достаточно было одного лишь желания туда попасть, сопровождаемого некоторым внутренним усилием. Однако сейчас она не торопилась делать это усилие, хотя цель была для нее предельно ясна. Разумеется, Охотник её найдет. Но не так скоро. У нее есть ещё немного времени.
Она стала притопывать носком левой ноги, как бы в нетерпении, отбивая очень быстрый такт. С первым же ударом из-под ног у нее выскочила прозрачная ступенька, за ней, чуть ниже, — еще одна, в следующее мгновение возникла третья, потом четвертая. Ступени посыпались одна за другой, постепенно обгоняя заданный вначале темп и образуя изогнутую хрустальную лестницу, убегающую все дальше и все быстрее по направлению к свернутому колечком растрепанному звездному хвосту. Она окинула удовлетворенным взглядом свое ажурное произведение, вздохнула и легко побежала вниз по ступеням, сделав на бегу небрежное хватательное движение рукой. Окружающая ее голубая дымка, повинуясь легкому жесту, потянулась следом длинным струящимся шлейфом. Постепенно уплотняясь шлейф этот принял очертания серебристо-белого покрывала, которое она одним взмахом, не останавливая бега, обернула вокруг себя наподобие легкой одежды. Она почти летела, едва прикасаясь ногами к ступеням, со скоростью, по понятиям сжатого планетарного времени, в миллионы раз превышающей световую, и хрустальная лестница исчезала за её спиной, неизменно беря начало с той самой ступени, на которую опускалась ее нога.
Большой серебристый волк лежал, положив голову на лапы, рядом с сидящим в задумчивости, одетым в черную кожу человеком. Они расположились на огромной, источенной временем каменной глыбе. Кругом простиралась степь, испещренная торчащими из-под снежного покрова пучками засохшей травы и усеянная разбросанными там и сям в полном беспорядке бесформенными скальными обломками. Вечерело. Пронизывающий морозный ветер гладил одного по жесткой густой шерсти и обжигал лицо другого, теребя черные, как вороново крыло, волосы.
Первым нарушил молчание волк.
— Либо я ничего не смыслю в Охоте, либо мы его загнали.
Он поднял голову и чуть склонил её набок, глядя на человека. Тот бросил на зверя короткий взгляд, ничего не ответив. Для Волка и это был ответ, не нуждающийся ни в каких дополнениях. Впрочем, не совсем так. Нечто необычное, непонятное пока зверю притаилось в темном омуте человеческих глаз, явственно угадываясь за огоньком сдерживаемого азарта. С этим не мешало бы разобраться. Что ж, алмазы тоже не лежат на земле. Их надо вырубать из породы.
— Довольно избитый прием — опускаться в грубую материю, — проговорил Волк, не глядя больше на человека и как бы размышляя вслух — Но на моей памяти он пользуется им впервые.
— Избитый для тех, кто не в состоянии изобрести ничего иного и вынужден выбирать самый примитивный и самый мучительный из способов бегства. Уверен, что она держала его про запас на самый крайним случай.
«Оп. Ничего себе добыча в нашу скромную западню!»
— Она? Я правильно расслышал? Ты назвал его «она»?
— Да. Это женщина… Что тебя удивляет?
— Что удивляет? Ахр-р-рм-м. Впервые за два полных цикла гона ты как бы между прочим сообщаешь мне, что Беглец — это «она», и как ни в чем не бывало спрашиваешь — что меня удивляет! Отвечаю — меня давно уже ничто не удивляет. Меня только интересует — откуда ты это взял? — Циклом у них было принято считать сложное перемещение правильных вселенных в первородном сорокатрехмерном пространстве, в результате которого вселенные периодически выстраивались в определенном порядке.
— Теперь в этом не приходится сомневаться, — ответил Охотник. — Я к ней прикоснулся.
