Федор Кандыба - Горячая земля
Здесь все было, как раньше, будто бы ничего не произошло. Только вход в шахту, здания лифтовых станций и все, что подвергалось затоплению, было покрыто тонким слоем голубоватой накипи, похожей на перламутр.
Все здесь блестело нарядно переливающимся на солнце голубым жемчугом. Массивный чугунный вал, окружавший вход в шахту, горел всеми цветами радуги, как гигантская раковина.
Слой накипи лежал на всем, перламутр стал как бы форменным цветом шахты.
Химики строительства уже разработали состав кислоты, которую было решено добавлять к воде, чтобы предупреждать образование этой красивой, но вредной накипи, когда котел начнет работать.
Одиннадцатый защитный зал, в который спустилась комиссия, также отсвечивал перламутром.
— Сейчас увидите костюмы из кадмиевой бронзы, — сказал Дружинин, выходя с гостями из лифта. — Недаром наш художник Задорожный так любит спускаться в шахту. Более эффектного зрелища мне еще не приходилось видеть.
Действительно, картина, открывавшаяся взорам членов комиссии, могла поразить воображение. По блестящему перламутровому полу зала скользили удивительные фигуры в ослепительно сияющих латах и шлемах с поднятыми забралами.
Латы были сделаны из красновато-золотистого металла, ярко блестевшего в свете сильных ламп. Это был сплав кадмия, серебра, бора и меди — легкий и прочный металл.
Отполированный до зеркального блеска, он отражал тепло и поглощал радиоактивные излучения.
Все, кто приезжал в этот зал, переодевались в такие костюмы и делались похожими на средневековых рыцарей, чудом перенесенных из своего времени к громадным мощным машинам и точным приборам нашего века, с помощью которых велась работа в шахте.
За столом сменного инженера сидела Вера Петрова, а у доски с показателями, словно ее оруженосец, стояла румяная белокурая девушка — диспетчер Маруся Кускова.
Их шлемы стояли на столе, будто каски пожарных. На фоне блестящих рыцарских лат очень странно было видеть обычные скромные прически и сосредоточенные лица современных женщин, разговаривавших по телефону, переводивших рукоятки управления и писавших что-то автоматическими ручками.
— Фантастика! Смесь средневековья с веком атомной энергии, — сказал Алферов.
— Совершенно замечательная смесь, — подтвердил Медведев. — Если бы не она, мы не смогли бы двигаться так быстро. Вот посмотрите! — Медведев указал на доску с показателями.
На доске значилось, что глубина нижнего горизонта — пять тысяч девятьсот три метра, температура породы — пятьсот восемьдесят девять градусов, температура в забое — сорок один градус.
Со дня возобновления работ прошло только два месяца. За это время шахта была восстановлена и продвинулась еще на двести метров вглубь. Теперь оставалось закончить камеру пароприемника, пройти в глубину еще около сотни метров, замкнуть петлю и соединить трубами-каналами большой и малый стволы шахты. На этом подземная часть строительства заканчивалась.
Всю эту работу можно было проделать в течение двух-трех месяцев. Непредвиденно быстрое повышение температуры, причинившее столько хлопот и неприятностей строителям, в конце концов дало возможность значительно упростить и ускорить работу. Глубина в шесть километров оказывалась вполне достаточной для подземного котла.
Забой, расположенный на глубине пяти тысяч девятисот метров, встретил ученую комиссию сказочной иллюминацией. Порода светилась настолько ярко, что надобности в искусственном освещении не было.
Камень горел разноцветными огнями: синими, зелеными, красными, желтыми. Невиданно мягкий свет разливался в воздухе. Люди в золотистых латах работали среди блестящих и переливающихся радуг и облаков пара.
Механики управляли сложными установками издалека, по проводам, тянувшимся от машин к кабинам с толстыми металлическими стенками и окошками из массивного свинцового стекла.
В одной кабине находились инженеры, руководившие работой в забое, в других таких же — операторы, управлявшие машинами. Кабины были соединены с лифтовой системой и на время взрывов поднимались вместе с машинами в защитные залы.
Даже подрывники, раздроблявшие камень жидким воздухом с помощью форсунок Щупака, работали, сидя в небольших танкетках, из которых, словно хоботы слонов, высовывались длинные щупальцы форсунок.
Танкетки приводились в движение моторами, работавшими на сжатом воздухе. Люди, сидевшие в них, были защищены толстой броней из стали, свинца и кадмия: ни жар, ни радиоактивное излучение им не были страшны. Другие танкетки, побольше, тянули сеть охладительных труб.
Работа здесь была так организована, что забой, полный движения, грохота и ярких переливающихся красок, казался безлюдным. Редко-редко мелькали блестящие латы кого-либо из шахтеров или инженеров, переходивших из кабины в кабину или от одной машины к другой. Все были в шлемах с наушниками. Приказания передавались по телефону.
Дружинин, Ключников, Медведев и члены ученой комиссии вошли в одну из кабин, но Хургин и Казаков не захотели смотреть на работу сквозь стекло. Несмотря на протесты Дружинина, они вышли на середину забоя, чтобы получше рассмотреть удивительное царство машин, легко и быстро делавших работу, непосильную человеку.
Ни жара, ни грохот, ни радиоактивное излучение, ни выбросы газов не могли теперь остановить мощных машин, управляемых настойчивыми, смелыми людьми.
Моторы работали бесперебойно: был найден новый способ изоляции; воздух, сделавшийся электропроводным, уже не мог помешать работе машин.
Ученые и инженеры сумели оградить людей и машины от вредного влияния самой глубокой шахты на земле. Работа пошла быстро и ровно.
Это было великолепное зрелище. Казалось, что теперь можно легко углубиться в недра земли не на шесть километров, а на пятнадцать, на двадцать, может быть до самой границы огненной лавы, в которой уже начнет плавиться металл машин и станут гореть алмазы буров.
Человек победил землю и проложил себе широкий путь в ее раскаленные недра.
Члены ученой комиссии, не отрываясь, глядели на машины, вгрызавшиеся в камень, пока Дружинин не подал знак, что пора возвращаться в защитный зал.
За закрытыми створками гости сняли свои блестящие шлемы.
— Волшебное зрелище, — сказал Казаков, вытирая платком потное, раскрасневшееся лицо. — Нет на свете ничего красивее, сильней и умней советского человека… Ей-богу, ты заставил меня философствовать, Дружинин, — сказал он, пожимая руку начальнику Подземстроя.
— Да, Алексей Алексеевич, и я думал об этом же самом, — присоединился к Казакову Хургин. — Спасибо за наглядный урок уважения к человеку.
