Вячеслав Рыбаков - Звезда Полынь
Бабцев засмеялся.
— Ты чего? Ты чего хохочешь?
— И ты мне говоришь, что у вас не шарашка! — проговорил Бабцев. — Да это же типичная вербовка!
— Пошел ты… — обиженно сказал Кармаданов и выпил.
— Нет, ты сам посуди! Человек… как его, ты сказал…
— Гинзбург…
— Человек Гинзбург живет себе, поживает спокойно на исторической родине. И вдруг этакий ком с горы! Является как бы в отпуск, как бы ни при чем невинный персонаж. И соблазняет его вернуться туда, откуда человек Гинзбург — между прочим, в здравом уме и твердой памяти — давным-давно сдрапал, потому что ему тут, я уверен, было тошнехонько… А не поработаете ли вы, мил-человек иудейский, сызнова на наши ракеты, которые мы потом «Хамасу» давать станем… Что тебе велено ему сулить?
— Да ничего! — огрызнулся Кармаданов. — Интересную работу на переднем крае, и только!
— При какой зарплате?
— Не было о том разговора.
— Ну, знаешь, не верю. Но даже если и не было, то, помяни мое слово, ближе к твоему отпуску обязательно будет. Вот так же зайдет к тебе какой-нибудь симпатичный полковник ФСБ, присядет на край твоего стола и уважительно, с дружелюбной улыбкой скажет: а беглых жидочков подманивать лучше всего вот так и так… нет, вы не записывайте, пожалуйста, вы на память…
— Валентин, кончай, — серьезно сказал Кармаданов.
Бабцев помолчал. Пожалуй, и впрямь перегнул палку…
— Ну, не серчай, друган, — слегка пошел он на попятный. Помедлил. — Но ведь это все оттенки. Пусть это будет не полковник, пусть тот же Алдошин. И пусть он скажет не «жидочков», а как-то иначе…
— Нет, — ответил Кармаданов твердо. — Коричневый цвет не может быть оттенком лазурного…
— Коричневый — метафора более или менее понятна, — сказал Бабцев. — А лазурный — это что? Я грешным делом думал, ты коричневому кумачовый противопоставишь.
Кармаданов отрицательно покачал головой.
— Пойми, Валька, — задумчиво ответил он. — Я советскую парашу ненавидел не меньше твоего. И до сих пор ничего ей не простил… Как, впрочем, я и девяностым годам ничего не простил и не прощу. А лазурный — это небо. А за ним — звезды. Наши звезды. Их раскидало черт-те куда. А они друг подругу скучают… не могут не скучать… Я же вот по тебе скучаю. А они, помимо дружбы, еще общее дело делали. Великое.
Бабцев растроганно помолчал.
— Ну, раз так, то ладно, — сказал он. — Убедил.
Молчу.
Некоторое время молчали оба, сосредоточенно отдавшись скромному блаженству неторопливого закусывания. В промежутках между оживленно кидаемыми друг в друга репликами хорошо пьется, но закусывается худо — не успеть выбрать, что схватить, не успеть прожевать. А во? когда сама собой взошла, заполнив кухню, тишина, душевная и теплая, будто летний полдень на одуванчиковой поляне, — нет ничего лучше, чем покатать от Щеки к щеке неторопливо измельчаемый немолодыми уже, но, к счастью, все еще вполне способными к дружеским застольям зубами вкусный ломтик ветчины или копченой колбаски.
— Конечно, — сказал потом Кармаданов. — Тут зависит от того, как ты к этому относишься, потому что всякое стремление к безопасности можно обозвать шарашкой. Ты понимаешь… Вражьи шпионы — это ж полбеды. Это, знаешь, фоновый режим, про который всерьез, по-моему, никто и не думает. Я, конечно, со шпионами, мягко говоря, мало общался…
— Но все-таки общался? — дружелюбно подколол Бабцев.
— В последний раз — когда «Тайну двух океанов» в детстве читал, — честно признался Кармаданов. — Не сбивай. Я вот что хотел сказать… Никто так не презирает собственных звезд, и никто так не стремится их ограбить, выпотрошить и выкинуть на помойку, чтобы больше не вякали, как свой же чиновник средней руки. Вот поэтому у нас и шарашка… Из-за них. И финансирование такое сложное, на шестьдесят процентов подспудное, — из-за них, сволочей…
— Даже на шестьдесят? — удивился Бабцев. Но эта тема показалась Кармаданову, видимо, совсем неинтересной или очень уж специальной, и он только ладонью махнул пренебрежительно: мол, не о том я, погоди…
— Конечно, тут иначе. Спокойнее, безопаснее… А какие тут детки! Руфь с уроков приходит — не нарадуется. Вдумчивые, любопытные… никто шмотками не выпендривается, ни от кого ни пивом не пахнет, ни табачищем… Можно, конечно, сказать, это потому, что мы железным занавесом отгородились от остальной России, как когда-то СССР от цивилизованного мира… А можно и наоборот. Грязь стараемся сюда не пускать. Ну, и бравируем, конечно, маленько — мы же все интеллигентные люди, все помним, что такое пропускные системы и режимы… А отчасти даже где-то лестно. Я вот себя поймал, что, когда ты про шарашку говоришь, я обижаюсь на тебя только потому, что ты это… ну… произносишь слишком уж с неприязнью. Слишком уж. Мы и сами иногда наш город называем Королев-16… С иронией, да, но отчасти, знаешь, с гордостью.
Бабцев поднял брови.
— Почему?
— Шутим так… А в каждой шутке есть доля правды. Ну, Королев — понятно. Из-за нормального городка Королева на Клязьме, в котором всякая там «Энергия» сидит… А шестнадцать… Из-за Арзамаса-16, честно скажу. Сверхсекретного Сарова, где в свое время водородную бомбу клепали.
— Ага! — не утерпел Бабцев.
— Да ну и что, в конце концов! Тебе наша бомба много вреда нанесла? Или кому? Японцам в Хиросиме, может, сахаровские бомбы кровь сильно попортили? А кстати… По секрету — у нас тут теперь тоже свой Сахаров есть…
— Свят-свят-свят, — сказал Бабцев. — И тоже под арестом?
— В Сарове он под арестом не был, не передергивай. С ним там носились как с писаной торбой. И у нас носятся… По слухам, такой же гениальный… И вроде бы такой же малахольный. Примерно одновременно со мной приехал, относительно недавно. Это, кстати, насчет собирания умов. В полной нищете и безвестности где-то в Питере дотлевал несколько лет, наслаждался расцветом демократии, а корпорация его просто спасла, и сейчас, поговаривают, на дальнюю перспективу он чуть ли не единственный светоч.
— Дальняя, ближняя… Сема, мне ж это ни о чем не говорит. Откуда я знаю, что у вас дальнее, а что ближнее?
— Да если по правде, мне это тоже по барабану. Или, как молодежь сейчас выражается, — параллельно. Я же не ракетчик и даже не физик. Так говорят. Ну, говорят, смотри, Кармаданов, в оба! Когда Журанков, мол, раскрутится — деньги понадобятся немереные…
— Журанков? — медленно переспросил Бабцев.
— Угу… — Кармаданову, судя по всему, было совершенно все равно, Журанкову немереные деньги потребуются для переворота в космических технологиях или, скажем, Колобкову. Или Эфроимсону какому-нибудь. Важно, что потребуются. И их надо будет обеспечивать.
