Евгений Прошкин - Слой
Петр и Костя молча стояли над сумкой, и все вокруг: переполненная пепельница, макароны на плите, бумажка с Настиным телефоном — напоминало о том, что совсем недавно их было девять. Тоже не сотня, но все-таки...
— Не вижу трагедии, — нарочито бодро сказал Константин. — А с Нуркиным я вот что решил...
— Он нам теперь не по зубам, — прервал его Петр. — Даже если мы обвешаемся всеми этими «стволами». Даже если угоним военный вертолет. Упустили мы время, когда он был простым бухгалтером. Все, Костя.
— Ты рано сдох, командир.
— Я что-то устал сегодня. Пойду прилягу. Петр перешагнул через сумку и отправился в комнату.
Оставшись в одиночестве, Константин машинально соорудил себе бутерброды и, не ощущая вкуса, так же машинально их съел. Затем меланхолически покачался на табуретке и наконец очнулся. Подойдя к баулу, он достал один пистолет и, неторопливо заполнив обойму, сунул его за пояс.
— Я прогуляюсь.
— Тебе нельзя, — вяло произнес Петр.
— Меня уже не ищут.
— Тебя будут искать всю жизнь. О! Про факельное шествие говорят.
Костя заглянул в комнату — по телевизору показывали горелые автобусы и экспертов, копавшихся в черных ошметках.
— Следствие отрабатывает две версии, — сообщил репортер. — Неосторожное обращение с огнем одного из задержанных и неисправность электрооборудования.
— Какое такое в ментовском автобусе электрооборудование? — спросил Костя.
В ответ Петр лишь махнул рукой.
Константин открыл входную дверь, но остановился и, вернувшись на кухню, выложил пистолет.
— Не ходи, — попросил Петр.
— Я скоро.
Костя взял с тумбочки ключи и вышел. Петр дождался, пока не щелкнет замок, полежал для гарантии еще с минуту и резко встал.
Найдя свой пиджак, он надорвал подкладку и извлек из потайного кармашка визитную карточку.
Коричневый от жира диск постоянно срывался, поэтому набрать номер ему удалось только с третьего раза.
— Это Еремин, — проговорил он севшим голосом.
— Здравствуй, Петя. Что у тебя?
— Роговцева на Нуркина.
— Ты предлагаешь обмен?
— Да, если ты не раздумал.
— Со мной такого не бывает, сотник. А Нуркин тебе нужен живым или мертвым?
— Без разницы.
— Завтра в новостях. А Роговцев?
— Завтра, — сказал Петр, с трудом проглотив комок.
— Обманешь — убью.
— Я знаю, Сан Саныч.
Он положил трубку и поплелся к холодильнику. Ренат должен был оставить водки.
Немного водки, чтобы запить отвращение к себе.
* * *
Как только Константин вышел на улицу, у него закружилась голова. Два месяца в заточении, большая часть лета. То, чему принято радоваться, то, к чему готовятся и с таким нетерпением ждут, прошло мимо. Все это время он просидел в квартире Бориса, и даже в момент переезда, когда можно было хоть на час оказаться под открытым небом, он по иронии судьбы провел в трансе. Свежим воздухом за него дышал учитель. Впрочем, ему это было нужнее, ведь он это делал в последний раз.
На новом месте Костя ориентировался не так чтоб очень хорошо — как любой москвич в любом районе. Достаточно было того, что он знал: каждая маленькая улочка выводит на большую, а та рано или поздно приведет к метро. С этим знанием он и отправился на прогулку.
Первым, что его поразило, было обилие мусора. На тротуарах валялось неимоверное количество оберток от мороженого, сигаретных пачек и еще чего-то неопределенного, во что и вглядываться не хотелось. Все это пожухло, запылилось, затопталось и склеилось в сплошной ковер. В этом мягком покрытии было что-то необычное, отличавшее его от простой грязи, и Костя, помучившись, наконец сообразил: бутылки. Вокруг было много пивных бутылок — целых, вполне годных к сдаче в приемный пункт. Никто их почему-то не собирал.
Прохожие напоминали жителей осажденного города. Бежать было поздно, прятаться — бесполезно, и все, что людям осталось, — это надеяться.
«Именно это они и делают», — догадался Константин. Они надеются. Надеются, что их не коснется — болезнь, зомбирование, проклятие, как называют они то, что сейчас происходит. Они хотят быть самими собой. А кто же тогда перекинутые? Разве он, Костя Роговцев, — это не он? Конечно, он. Но где же теперь учитель географии?
"Всего один процент, — сокрушенно подумал Костя. — По данным исследований — десять перекинутых на тысячу населения. Получается, что в Москве их уже сто тысяч. Каждый — со своей версией действительности, со своим 'пониманием «нормального мира».
Сто тысяч — тысяча сотен, перевернул цифру Константин. Огромная сила. В Народном Ополчении столько не было. Значит, та война по сравнению с этой — тьфу. Там — только разминка...
Он посмотрел на дома, на еще целые витрины, на фонарные столбы. Еще — не занятые.
Подойдя к метро, Костя наткнулся на связанные цепью турникеты. «По техническим причинам» — разъясняла картонная табличка. Пока не работали лишь отдельные станции. Пока начальство метрополитена считало нужным перед кем-то оправдываться, но на город уже надвигалось, как тень грозовой тучи, то, что Константин помнил по Родине. Она наступала — та реальность, которую он когда-то путал с этой. Закрытое метро, черный рынок, где бриллианты меняют на хлеб, мародерство и расстрелы на месте. И кучка идеалистов, попытавшихся навести хоть какой-то порядок, и Чрезвычайное Правительство, предложившее свое видение порядка — с колоннами, марширующими прямо на Колыму.
Нет, кажется, на Родине было иначе — сначала Правительство, потом Ополчение. Или одновременно... Это случилось так быстро, что никто не успел понять, где чья сторона. Нужно было срочно делиться и выбирать. Срочно становиться чьим-то другом и чьим-то врагом...
Обойдя мраморный павильон, Костя отыскал целый телефон-автомат и вытащил из-под манжеты мятый клочок. Сотовая связь пока действовала. В его слое мобильники замолчали первыми. А может, здесь еще просто не началось. Не началось по-настоящему.
— Алло, — сказала Людмила. Константин неожиданно засомневался, правильно ли он поступает.
— Костя? — угадала она.
— У тебя что, других абонентов нет?
— Главный мой абонент — это ты. Но я сейчас не могу...
— Людмила, как быть с Немаляевым?
— Попробуй сам. Его номер есть у Петра.
— Нельзя, — отрезал Константин. — По-моему, я и так выхожу у него из доверия.
— Тогда до вечера.
— В смысле? — спросил он, но Людмила уже отключилась.
Костя провел рукой по кнопкам и медленно опустил трубку. В животе булькнуло, и он вспомнил, что макароны так и остались в кастрюле. Повертев головой, он увидел возле магазина летнее открытое кафе и по диагонали пошел через площадь.
