Евгений Гаркушев - Беспощадная толерантность (сборник)
Кот сидел спокойно. Попытался вырваться он только тогда, когда Квам замотал ему скотчем морду, а потом и лапы. Опоздал, Рыжик…
Медленно рассекая мягкий бок животного, Квам пристально смотрел в яркие зеленые кошачьи глаза, наполняющиеся мукой. Смотрел и думал об Агнешке…
Ах, как хорошо было бы слиться в порыве страсти с ней, а не с котом! Но она нужна для другого… Пока нужна. Ведь планы взорвать мир прогнившей толерантности еще в силе.
Кому нужен такой мир, где человек не может поступать так, как ему угодно, только потому, что он не сдал какой-то экзамен или не соответствует критериям психической устойчивости? Кто решил, что если человек не соблюдает рабскую буржуазную мораль, свободен по-настоящему, от природы, – он не может быть гражданином? Где же равенство, когда одни живут так, как хотят, а другие вынуждены подавлять свои желания? И даже купить простую крысу в зоомагазине негражданину невозможно, потому что защитники прав животных поднимают вой…
А ведь, по сути, что ценнее – жизнь и душевное удовлетворение Квама Хабиби или неприкосновенность какого-то жалкого животного? Разве можно сравнивать человека и кота?
Мир заплатит за свою несправедливость. Обязательно заплатит. Квам вонзит в его мягкий бок свой скальпель… Пусть только выйдет из запоя самоучка-взрывотехник Йохансон!
Вывоз мусора с контейнерной площадки пришлось задержать на пятнадцать минут. Граждане вызвали полицию, обнаружив в баке убитого кота, и теперь двое парней в белых рубашках копались в мусорном контейнере.
Истерзанный труп животного извлекли сразу, а вот бирку с данными владельца пришлось поискать. Она оказалась в другом контейнере. Карл Гернет протянул находку своему напарнику, Максиму Зайцеву.
– Да, кот именно тот, – сверившись с ноутбуком, подтвердил Зайцев. – Пропал вчера. Вот, смотри. Подозрение в хищении сразу пало на Квама Хабиби, социала. Камеры наблюдения засекли его в том месте, где пропал кот. Был он и здесь… Теперь у нас есть улики. Будем брать.
Карл с отвращением стянул резиновые перчатки, бросил их в мусорный бак и махнул водителю мусоровоза, приглашая его приступить к работе.
– Обычный психопат?
– Идейный, – вздохнул Зайцев. – Входит в подпольную группу «Ангелы свободы».
– У них котов потрошить по уставу положено?
– Нет. Думаю, соратники о его тайных увлечениях не знают.
– Проклятая толерантность, – заметил Гернет. – Этого социала посадят в колонию на три года за жестокое обращение с животными, вместо того чтобы упечь в психушку навсегда. Он же маньяк. И рано или поздно примется за старое. А мы будем кормить его и следить за ним.
Зайцев вздохнул, потом засмеялся.
– Ты не поверишь, «Ангелы свободы» именно за толерантность и борются.
– Неудивительно.
– Только они не признают, что граждане тоже имеют права. Что женщины могут ходить в мини-юбках, что мы можем читать книги, которые нам нравятся… У них – своя толерантность и своя свобода.
– Извращенная.
– Потребительская. Ведь не кричать о том, что все равны от рождения, а получить гражданство, приняв общепринятые нормы поведения и сдав экзамен, любой социал может. Кроме совсем уж откровенных психопатов, вроде этого Квама. Он экзамены сдал, да психологи не пропустили. Задатки маньяка.
– Задатки обнаружили, а на свободе оставили. Проклятая толерантность, – вновь повторил Карл. – Кота жалко. А какая у него хозяйка хорошенькая…
– Нет, толерантность ты зря ругаешь, – возразил Максим. – Без толерантности – чем мы лучше этого Хабиби? Только законы должны быть одни на всех, а толерантность – настоящей. В конце концов, случаи психических отклонений не так часто встречаются. А нормального человека всегда можно выучить и воспитать. Я ведь тоже не всегда был гражданином. Как и ты… Как и любой из нас.
Олег Дрожжин
Гости дорогие
– …Чумовой трип, пацаны, – говорил Щербет, лениво потягивая «Вдову Клико» из запотевшего хрустального бокала, – планета просто… ну я не знаю, млин. Ну вот в «Султане», если зеленью помахать, тебе задницу оближут будь здоров; так вот считайте, что Герония – это «Султан» в кубе, млин. Ваще все можно делать. Хочешь жрать – жри сколько влезет, хочешь ссать – ссы прям на месте, хочешь бабу – бери любую, хоть целку, хоть бабку столетнюю, хахаха! Бабы там, пацаны, одно удовольствие… Кожа чуть синевой отдает, а в целом – как наши, только, млин, в постели просто ураган. Я там как-то с тремя побаловался, так потом два дня в себя не мог прийти: думал, сдох и в раю оказался, ха-ха-ха! Все, что хошь, с этими геронийцами и геронийками делай – ни слова не скажут. Тупые они, я вам скажу. Вы наши гости, мол, а мы – гостеприимные хозяева, должны делать все, чтобы вам угодить… Ноги об них вытирай, а они и рады… Чудаки феерические… Так что, пацаны, я вам так скажу: сто штук убитых енотов – это, конечно, бабки немалые, но, млин, оно того стоит…
Через неделю Щербета завалили. Попытался кинуть горцев на пару лимонов, думал, самый умный. Пришли, объяснили. Хорошо хоть, быстро объяснили – пулей в лоб. Могли бы и помедленнее, с фантазией.
Не то чтобы Стасик сильно горевал по приятелю, но предсмертному совету Щербета их компашка решила последовать: надо ж чтить волю усопшего, млин. Да и соблазн был, мягко говоря, силен. Щербет – трепло знатное, в этом Стасик не сомневался с первой же их встречи; но, по слухам, и другие счастливчики вроде бы отзывались о Геронии примерно в тех же выражениях. Стасик, конечно, пытался пораскинуть мозгами, с чего вдруг геронийцы стелются как тряпки под земных туристов, но вскоре бросил это занятие. Хрен их знает, может, религия у них гостеприимная… Мой дом – твой дом и все такое. Не его, Стасика, это ума дело. Его дело – бабла найти да дружков подбить. Впрочем, их и подбивать особо не надо – видно же, что слюнки так и текут после щербетовских россказней.
За деньгами тоже далеко идти не пришлось. В отличие от Щербета, их компашка пока не занималась собственными делами; на тачки, тряпки и телок хватало денег от родителей. Отец Стасика, зам какого-то помощника какого-то депутата какого-то там собрания, сто штукарей зеленых выдал без колебаний, как только Стасик пообещал, что в следующем учебном году попробует сдать хоть один экзамен самостоятельно. Папашка аж расцвел: молодец, мол, сынок. Растешь, мол, не зря в МГУ мы тебя устроили… Стасик смиренно слушал оду просвещению, ковырял носком персидский ковер и хлопал длинными пушистыми ресницами.
Кулак с Длинным тоже раскрутили родаков без проблем. А фигли, у одного папаша мент, у второго – судья. Как-то раз Щербет, царствие ему небесное, пошутил, что у них троих, мол, налицо три ветви власти: законодательная, исполнительная и судебная. Стасик тогда ни хрена не вдуплил и вообще удивился, что Щербет такие слова знает.
