Джо Холдеман - Миры обетованные
Нам на глаза попался дорожный указатель, и мы без труда нашли станцию «неотложки». Она располагалась в красивом современном здании. Здесь и прежде медицинскую помощь оказывали бесплатно. Мы вошли вовнутрь – врач похрапывал на раскладушке; брат милосердия уложил меня на стол, сделал обезболивающий укол, развязал жесткие, в запекшейся крови, бинты. Когда он расспрашивал меня, что же со мной случилось, я отделывалась междометиями, витая в облаках.
Я проснулась и увидела, что лежу на заднем сиденье «РВ». Моя голова покоилась на коленях Джеффа. Небо посветлело, стало ярким.
– Время?
– Почти семь, – ответил Джефф. – Скоро мне пора уезжать.
После того как на шею наложили швы да вдобавок стянули её бинтами, стало трудно и больно вертеть головой. Я села. Прикрыла глаза, ожидая, когда наконец прекратится головокружение. Оно прекратилось.
– Я поеду с тобой, – прошептала я. – Здесь тебя одного не оставлю.
Мы долго молчали, очень долго, а потом Хокинс процедил сквозь зубы какое-то ругательство и поцеловал меня. Он распахнул дверцу.
– Держаться на ногах, я думаю, ты в состоянии?
– Я серьезно, Джеффри.
– Конечно, серьезно. У меня было достаточно времени, чтобы все обдумать. – Он помог мне выбраться из машины и встать на траву. Это была вытоптанная людьми трава. Над болотами таял холодный туман. Мы находились в километре от шаттлов; на каком-то из них, на последнем, я должна была улететь в Ново-Йорк.
– Взгляни на ситуацию под таким вот углом, – сказал Хокинс. – Война не, будет продолжаться вечно. У меня есть оружие, транспорт, форма полицейского. Шансы, которые я, пожалуй, смогу использовать. – Джефф улыбнулся. – Позволь мне, взять с собой золото. Рано или поздно я проберусь, если не в Токио-Бей, так в Заир, не в Заир, так в Новосибирск, туда, откуда ещё летают в космос корабли. И я куплю себе место на корабле.
– Но ведь могут пройти годы, долгие годы, прежде чем они позволят какому-нибудь кораблю стартовать с Земли? – воскликнула я.
– А теперь представь, что ты осталась здесь, со мной, – не ответил на мой вопрос Джефф. – На какое-то время об орбите нам придется забыть. Выжить тут вдвоем, особенно в ближайшие пару недель, будет невероятно сложно. Одному мне, никем и ничем не связанному, и то сложно. – Джефф посмотрел мне в глаза. – Но я попытаюсь! «Тот путешествует налегке, кто путешествует в одиночку», – вспомнил он пословицу.
– Все-то учел, рассчитал, – протянула я.
– Многое, – кивнул Хокинс.
– Все, кроме одного: как мне жить, зная, что я бросила тебя…
– Мелодрама, – оборвал меня Хокинс. – Перебор сентиментальщины. Мы должны быть прагматиками.
Самое время быть прагматиком. Особенно в этот момент, когда шаттлы один за другим стартуют с космодрома и зависают над землей на анилиново-красном фоне восходящего солнца. В моей душе поднялась целая буря чувств – не передать словами, как я была благодарна Джеффу за все, что он сделал для меня; и в то же время меня мучил страх, и я испытывала чувство вины перед Джеффом, и любила его, и все ещё на что-то надеялась. Я понимала – он прав. Моя воля была парализована.
– Слушай. – Хокинс тронул меня за локоть и повернул лицом к «РВ». Передняя дверца «РВ» была приоткрыта. На сиденье лежал тот самый дорожный чемодан, который я послала в Кейп с Пенсильванского вокзала. – Пока ты спала, я сходил и получил твои вещи. Тебе бы отобрать семь килограммов, да?
– Уже отобрала, – сказала я, подняла крышку и достала из чемодана пластиковый пакет. – Отобрала, – повторила я, – в мой последний день в Нью-Йорке.
Другой бы отругал: непрактичная ты дура! Хокинс промолчал. Что было в пакете? Блок французских сигарет, шесть бутылок «Гиннесса», кларнет да к нему дюжина бамбуковых язычков, дневник, рисунок: А ещё трилистник – эмблема Ирландии, – впечатанный в прозрачный пластик. Джефф подарил мне трилистник на Новый год.
Хокинс закрыл чемодан и бросил его на заднее сиденье.
– Пора тебе к своим, на посадку. А мне за эти два часа надо постараться отъехать от Кейпа как можно дальше, – улыбнулся Хокинс. Он устроился на месте водителя, завел двигатель. – Погнали.
Я села рядом с Джеффом. Дверца сама захлопнулась.
– Не стоит ли выяснить сначала, кому куда на посадку?
– Твой сектор – номер четыре, – ответил Хокинс. – Там пониженный уровень гравитации. Тебя туда определили потому, что ты ранена. – Вездеход покатил по ухабам зеленого поля. Джефф отстегнул кнопку нагрудного кармана и достал сложенный вчетверо лист бумаги. – Они хотят, чтоб я свидетельствовал вместо тебя, в твое отсутствие…
Я уставилась на бумагу, но читать её не стала.
– Как далеко ты успеешь отъехать от Кейпа за два часа?
– Честное слово, не знаю, – пожал плечами Джефф. – Некоторые из этих допотопных ракет накрывают взрывом площадь радиусом в десять километров. Попытаюсь умотать отсюда так далеко, как только можно. И в девять утра оказаться на мягком грунте. А ещё лучше – в стогу сена.
Вездеход катил по гудрону. Мы ехали к воротам сектора номер четыре. У входа в подъемник, на стартовой площадке, толпились несколько десятков человек. Многие из них передвигались при помощи костылей. Некоторые ожидали, когда опустится лифт, сидя в инвалидных колясках. Люди жгли костры, протискивались поближе к огню.
Джефф нажал на педаль тормоза. «РВ» прокатил ещё несколько метров и остановился неподалеку от толпы. Джефф притянул меня к себе и поцеловал в губы. Он был нежен со мной в то утро. Его тяжелые грубые руки дрожали.
– Не надо слов, – сказал он осипшим голосом. – Ничего не надо. Иди.
Глава 50
Оглядываясь назад
С тех пор минуло более двадцати лет, а я ещё отчетливо помню, словно это было вчера, утренний космодром и себя, опустошенную, подавленную. Меня мучило чувство вины перед Джеффом. Машина уносила его прочь и становилась все меньше и меньше. Она таяла вдали. Я помню запах озона, оставшийся на том месте, где Джефф заводил электромотор вездехода, и голоса людей у меня за спиной. Помню даже, как по-дурацки позвякивали в моем пакете пивные бутылки в тот момент, когда я развернулась и побрела к толпе, чтобы слиться с ней.
Еще отчетливее в памяти запечатлелся его голос, слабый и далекий, едва-едва пробивающийся сквозь треск электрических разрядов – Джефф звонил мне спустя несколько лет. Он не только уцелел под ядерными бомбами, но и пережил чуму. У него была какая-то аномалия эндокринной системы, она и спасла… Итак, после гибели человечества Джефф ещё жил. По крайней мере, какое-то время. Хотя, судя по тем сведениям, которые мы имеем, лучше бы ему – сразу умереть.
Как-то мы с мужем говорили за ужином о планете. Говорили о Земле и земной пище. К сожалению, не оказалось ни одного города, где бы мы побывали все трое, пусть и по отдельности. Дэниел крайне редко покидал Нью-Йорк, а Джон, напротив, ни разу туда не наведывался даже тогда, когда жил в Штатах. Правда, Дэниел припомнил ресторан в пригороде Нью-Йорка, в Виллидже, «Ново-Йорк-Делхи-Дели», где, случалось, обедали и мы с Бенни. Традиционные еврейская и индийская кухни, специи, сыр… Все ушло безвозвратно, разве что наша память хранит незабываемое. Она сберегла для меня так много вкусовых оттенков, ароматов! Порой я готова нестись на край Вселенной только для того, чтоб подышать смогом большого грязного города. Что уж говорить о запахах, которыми одаривали человека море и джунгли?
