Федор Ильин - Долина новой жизни (с илл.)
— Оба не особенно приятные руководители, — пробурчал Мартини.
— В настоящее время Куинслей держит себя вполне корректно, — произнесла мадам Гаро принужденным тоном, как будто она считала нужным сказать то, чего ей не хотелось касаться. Все поняли это и не стали больше расспрашивать.
— Как настроение массы? — спросил Фишер, вытирая салфеткой пиво с усов. Чартней, к которому был обращен вопрос, отвечал обычным своим спокойным голосом:
— Все разыгрывается, как по нотам: внушители работают, лекции произносятся, новые изобретения, с помощью которых будет завоеван весь мир, демонстрируются самым широким образом, депрессия постепенно стушевывается. Грядущие поколения, так говорится повсюду, будут более здоровыми и совершенными, а нынешним обещают долгую жизнь при известных условиях, которые в настоящее время как будто бы уже выработаны.
— Я последнее время веду очень замкнутый образ жизни, — заметил Фишер. — А у вас как, Филиппе?
— Почему вы спрашиваете меня об этом? Разве вы слышали о том, что у нас в Высокой Долине другие настроения?
— Ничего особенного я не слыхал. Однажды только я слышал обрывки разговора между Максом и его сыном.
— О чем они говорили?
— Они говорили о действии эманации радия.
— О да, у нас настроение несколько приподнятое. Подавленность сменилась приливом веселости и легкомыслия, непривычных для здешних жителей.
Мартини не стал распространяться, не желая посвящать других, хотя и близких, людей в секрет Высокой Долины. Чартней спросил:
— А правда ли, говорят, что у отца с сыном установились враждебные отношения?
— Нет, этого нельзя сказать, ведь и Макс далеко не всегда был согласен со своим отцом, старым Вильямом. У них существует разница во взглядах, отвечал Фишер.
— Идейные несогласия могут приводить людей к настоящей вражде, прибавил Мартини.
Чарльз Чартней, откинувшись на спинку стула, задумчиво произнес:
— Прежде была религиозная борьба, потом политическая, еще позже экономическая борьба захватила весь мир, почему же не быть борьбе биологической?
Фишер спросил, подливая себе и Мартини пива:
— Вы думаете, что дело может дойти до открытой борьбы?
— О, нет, я не иду так далеко, я думаю только, что в будущем могут быть две биологических идеи переустройства мира, которые найдут своих поклонников и своих противников; эти люди могут при проведении своих идей в жизнь вступить в конфликт, а чем этот конфликт кончится — будет зависеть от многих условий. Однако этой философией, мне кажется, мы утомили наших дам.
— Нисколько, нисколько, — воскликнула хозяйка.
— Прошу вас, продолжайте, — коротко сказала мадам Гаро. В этот момент двери открылись и в них показались новые гости: Кю и еще один из аборигенов, работающий в лаборатории Крэга, по прозвищу — Чери. Фишер встал и радушно приветствовал вновь прибывших.
— Прошу вас… очень рад. Знакомить не приходится, садитесь.
Кю и Чери, одетые во все серое, оба высокие, оба бритые, оба светлые блондины, очень походили друг на друга, но черты лица первого были более резки и глаза светились энергией и оживлением, черты же второго казались какими-то расплывчатыми, взор выдавал апатию.
Поздоровавшись, они уселись рядом с хозяином.
— Конечно, вы не откажетесь выпить с нами пива.
— Благодарю вас, — ответил Кю.
— Мы не пьем пива, — добавил Чери.
— В таком случае, выпейте с нами кофе или чаю, — предложила хозяйка.
— Мы не пьем ни чая, ни кофе, — сказал Кю; Чери в подтверждение мотнул головой.
— Что с вами случилось? — с изумлением посмотрел на них Фишер.
— Нам нужно соблюдать большую осторожность, мы носим в себе некоторые дефекты.
— Лишь при условии соблюдения осторожности мы можем сохранить здоровье, — заключил Чери.
— Вам предстоит скучнейшая жизнь, — заметил Мартини. — Отказывать себе во всем, что нравится, чтобы прожить лишний десяток лет…
— Вопрос не в десятке лет, — произнес Кю с ударением, — на маневрах гибли совсем молодые люди.
— Мы не можем судить по себе, синьор Мартини. Мы люди старого мира, люди привычек, — дурные ли они или хорошие, это все равно, — и нам трудно от них отказаться, — примирительно сказал Чартней.
— Мне особенно трудно отказаться от дурных, — вполголоса проговорил Мартини. Все рассмеялись.
— Чем же вас угостить? — спросила хозяйка.
— Если дадите воды и варенья, мы не откажемся, — ответил Кю. Когда было подано то и другое, он счел возможным сказать о причине посещения.
— Мы шли к станции, и вдруг я вспомнил, что вы, наверно, не знаете предстоящей сегодня демонстрации новых военных изобретений. Это нечто замечательное. Когда Ворота откроются, и мы вступим на враждебную землю, наши действия будут облегчены этими изобретениями. Солдаты не будут испытывать тех нагрузок, которые им пришлось испытать на маневрах… Вот мы и решили зайти и пригласить вас в клуб.
Кю повернулся к Чартнею и слегка приподнял свой стакан воды.
— Среди нас великий изобретатель, он разрешил проблему создания шагающих машин.
Чартней, оставаясь все таким же спокойным и равнодушным, сказал сквозь зубы:
— Тут нет моей заслуги, господа. Идея принадлежит действительно замечательному изобретателю… — он не договорил, встал и, подойдя к окну, словно хотел что-то разглядеть через стекло, добавил после долгой паузы. — Я только технический исполнитель!
— Я думаю, интересно будет осмотреть этого зверя, — проговорил Мартини.
— А если так, то надо идти сейчас. — Кю и его друг встали.
— Мы сейчас соберемся, — сказала хозяйка.
Надвигались мглистые сумерки. Теплый сырой воздух был неподвижен. Вдоль дорог зажглись электрические фонари. Вокруг светлых шаров вились тучи всевозможных насекомых. Компания, принимавшая участие в дружеском ужине у Фишера, приближалась к клубу. В саду в галереях и на высоком подъезде стояли толпы людей. Тишина мало гармонировала с таким многолюдным собранием. Говорили вполголоса, не слышно было ни смеха, ни крика, ни отдельных восклицаний.
— Лекция еще продолжается, — сказал Кю.
— Желающие не могут поместиться в зале, — пояснил Чери.
— Я нисколько не жалею, что мы не попадем туда, — проговорил на ухо Фишеру Мартини.
— Мы можем посидеть здесь, на скамеечке, — предложила мадам Фишер. Все уселись.
Не прошло и четверти часа, как у подъезда началось усиленное движение. Народ валом валил из помещения; вид этих людей, всегда серьезных и спокойных, резко изменился — лица растягивались в приятных улыбках, глаза искрились; они не могли сдерживаться, и раскаты громкого смеха раздавались со всех сторон.
