Федор Ильин - Долина новой жизни (с илл.)
Солнце почти зашло. В комнате стало темно. Мартини сидел над вещами Клэра, подперев голову рукой. Вдруг он громко сказал:
— Бюро осведомлении! — Он помолчал и, обернувшись к Герье, спросил: Вы слышали, Рене, что-нибудь об этом пресловутом учреждении? О нем ходит много басен и ничего не известно доподлинно… Однако, вполне возможно, мистер Клэр принадлежал к этому бюро, которое знало о многом, о Долине в том числе, и семье Куинслеев…
Герье не слушал старого друга. Голову его сверлила мысль о том, что Клэр убил и Анжелику вместе с другими жителями Долины Новой Жизни. И именно он, Герье, привел туда Клэра…
ЭПИЛОГ
Странные совпадения бывают в жизни! Через два года после того, как я вернулся с Дальнего Востока и сдал в производство рукопись, переданную мне французским путешественником на пароходе компании Messageries Maritimes, я оказался на сказочно чудесном побережье Генуэзского залива, которое называется Восточной Ривьерой, и остановился в отеле в небольшом городке Рапалло. На другой день я предпринял поездку на автомобиле по прекрасному шоссе, проложенному у самого моря, на выдающуюся точку полуострова Портофино. Маленькие высокие домики этого местечка смотрелись прямо в воду закрытой бухточки, а позади них возвышалась лесистая горная цепь с белеющими на ней маленькими виллами и домиками поселян.
Я оставил автомобиль и прошел сначала к маяку, где волны моря разбивались о скалы, потом поднялся наверх и долго бродил среди виноградников и садов с апельсиновыми и лимонными деревьями, на которых под горячим южным солнцем спели ярко-желтые и оранжевые плоды. Я утомился и медленно возвращался назад. Было жарко; воздух, насыщенный ароматами цветов и пряностей, начинал раздражать меня.
На дороге показалось кресло на колесах. Его катила пожилая дама. В кресле сидел невысокого роста полный седеющий господин. В левой руке он держал шляпу, которой обмахивал свое покрасневшее от жары смуглое лицо, правая рука безжизненно свешивалась вдоль тела. Нога покоилась на подножье кресла, и видно было, что она парализована. Рот был перекошен, нижняя губа несколько отвисла, левый глаз слезился. Дама часто останавливала кресло, вытирала больному лицо.
Поравнявшись с этим экипажем, я услышал, как она сказала:
— Я говорила вам, Филиппе, что вы не должны ездить на кладбище. Всякое волнение опасно для вас, а свежая могила Рене не могла вас не растрогать…
Я остановился удивленный. Эти имена заставили меня вспомнить героев рукописи, порученной моим заботам. Я невольно замедлил шаги и слышал, как разбитый параличом итальянец, с трудом ворочая языком, сказал:
— Отчего, сестра, должен я бояться всякого волнения? Уж не думаешь ли ты, что смерть хуже того, что случилось со мной? Больной, старый — разве я хочу жить? Я охотно последую за своим другом Рене Герье туда, где нет ни вздохов, ни печали и откуда нет возврата.
— Полно, полно, Филиппе. — Дама остановила кресло против дома, на дощечке которого было выгравировано: «Вилла Роза Мария Мартини».
Сомнений не было, дом принадлежал сестре Филиппе Мартини, а предо мною в кресле был он сам, знаменитый итальянский ученый, описанный Рене Герье в его рукописи под названием «Долина Новой Жизни».
Признаюсь, я не мог удержаться, чтобы не познакомиться с этим человеком. Каким образом Мартини удалось убежать из Долины? Или Герье побывал там снова, после нашей встречи с ним в Индийском океане? В таком случае, я могу узнать продолжение всей этой истории, так сильно смахивающей на вымысел. Меня очень заинтересовала судьба Анжелики Гаро, Куинслея и всех других.
Я подошел и представился. Я рассказал о своем знакомстве с покойным французским инженером и сообщил, что уже выходит в свет книга, в которой описаны все приключения Герье.
Мартини удивленно смотрел на меня; он казался потрясенным.
— Рене передал вам рукопись? — сказал он наконец. — Почему он утаил от меня это? Когда мы с ним были здоровы, мы часто предавались воспоминаниям и многое успели записать, чтобы потом, после своей смерти, потомство узнало о наших приключениях.
Синьора Мартини перебила наш разговор приглашением зайти в дом. Там, в беседке, оплетенной вьющимися розами, полной сладкого аромата этих прелестных цветов, Мартини разложил перед собою на круглом столе листы, исписанные крупным неровным почерком:
— Вот мои записки. Они составлены мною по памяти и со слов моего умершего друга. Они далеко не полны, не отделаны и, конечно, в таком виде не годятся для печати. Когда бедный Рене погибал — у него развилась скоротечная чахотка, — я потерял надежду окончить начатый нами труд, а теперь, после удара, постигшего меня, даже забыл об этих записках. — Mapтини собрал со стола разрозненные листы и, передавая их мне, добавил: — Если вы издали первую часть записок Рене Герье, то, может быть, найдете возможным обработать этот материал и издать его в виде второй части, хотя, по правде сказать, в ней сам Герье играет очень малую роль. Я не боюсь, что мое имя будет фигурировать на страницах книги, мне осталось уже недолго жить.
Синьора Мария очень беспокоилась, что ее брат утомился разговором со мною. Весь вид ее говорил об этом. Я распрощался.
Через три дня, когда я опять был в Портофино и проходил по дороге мимо «Вилла Роза», навстречу мне попалась траурная процессия. За гробом шла печальная синьора Мария.
Я узнал от сопровождавших, что Филиппе Мартини умер два дня тому назад.
Таким образом, слепой случай дважды столкнул меня с лицами, которые передали мне рукописи, касающиеся одного и того же загадочного уголка земли.
