Игорь Волознев - Метагалактика 1995 № 1
И в это время в трубке раздались короткие гудки. Кто-то нас разъединил. Но все равно — начало сделано… Я расстегнул ворот рубашки, мне стало жарко. Видимо, и на улице было знойно, — я это чувствовал по сухому шуршанию автомобильных шин и по той позе, в которой стояли деревья. Они все сгорбились и прижались друг к другу. Моя квартира расположена на втором этаже, и я живу как в деревне. Только выйдешь на балкон, а рядом деревья, трава, цветочные клумбы. И вот сейчас я опять заспешил на балкон, но остановился на полдороге, — меня что-то тревожило и хотелось действовать… И тогда я позвонил снова. В телефонной трубке зашелестело, как будто рассыпался песочек, — я сразу догадался, что это магнитофонная пленка. У них, видимо, такой порядок: вначале идет эта пленка, а потом уж берет трубку дежурный психоаналитик. И вот заговорила пленка: «…есть вопросы, которые абсолютно успешно решаются по телефону. Сюда следует отнести такие ситуации, когда клиент сам хорошо понимает существо и причины своих затруднений и осознает примерную программу действий. Ему просто нужен собеседник, общение с которым укрепляет веру в собственной правоте. Итак, мы ваши слуги и верные помощники…» Потом раздалась танцевальная музыка — «Старое танго» Оскара Строка. И сразу же, почти синхронно, на фоне этих прекрасных звуков возник знакомый голос Николая Николаевича:
— Телефон доверия слушает!
— Это снова я, Николай Николаевич, — сказал я дрогнувшим голосом. И он тоже меня узнал:
— Ну куда ж вы пропали? Может, нас кто-то разъединил? Случается. Но не будем терять ни минуты. Я чувствую, что у вас очень серьезный случай, если пришлось даже похудеть. — Он хихикнул, и мне это совсем не понравилось, но я решил идти до конца:
— Записывайте, Николай Николаевич. По профессии я учитель, то есть бывший учитель, сейчас же — бумажный червячок. Тружусь референтом в обществе «Знание». Так что — заурядность, ничего интересного…
— Простите, я не расслышал? Вы сказали свою фамилию — Заурядное? Я не ослышался?
— Конечно, ослышались. Моя фамилия Савушкин. Владимир Иванович. Можете просто называть Владимир. Мне всего тридцать пять лет. Женат и был счастлив, но жена однажды от меня уходила. Нет, не развод, а по причине бедности. Мы жили на частной квартире, а потом нам дали комнату в общежитии, — это когда родился мой Коля. И у нас сразу же начались ссоры, выяснения отношений. Русский человек всегда и погибает от разных там выяснений…
— Не надо ничего комментировать, — прервала меня телефонная трубка. — Это мешает мне думать и принимать решения. Так что постарайтесь излагать только факты в их последовательности.
— Хорошо. Но я не хотел вас обидеть, — сказал я тихим и, наверное, подавленным голосом. И сразу же возникло искушение бросить телефонную трубку, но что-то меня удержало, да и Николай Николаевич уже приказал: продолжайте, не останавливайтесь.
— А что продолжать? Сынишка стал подрастать, и вскоре нам удалось получить квартиру. Восемнадцать квадратов, но зато отдельно… Жена моя успокоилась, и теперь у нас дружно. Мне даже кажется, что у жены все еще ко мне что-то осталось. Она, кстати, тоже учительница. Но, наверное, это к делу не относится…
— Нет, продолжайте. К тому же дела вашего я все еще не знаю. И еще. Вы никогда не были под судом? — В трубке раздалось нетерпеливое покашливание, и я заговорил быстрее, стараясь заглушить этот посторонний и отвлекающий звук.
— Под судом я не был, даже не был под следствием. Все это, видимо, впереди. — Я вздумал пошутить, но Николай Николаевич никак не отреагировал. И тогда я сразу заговорил о главном:
— Дело мое, в сущности, очень простое. Это даже не дело, а жизненный случай. Я бы так его назвал, только так. А произошло это, верней, наметилось еще лет восемь назад. Каждое лето я с женой уезжал в свою деревню. Жена моя любит природу, а я уж… помните, у Бунина?..
— Не надо ничего комментировать. Иначе у нас не будет контакта.
— Хорошо, подчиняюсь. Но деревня мне очень нужна, здесь-то и произошел этот случай. Как-то я набрел у писателя Федора Абрамова…
— Нет, вы невыносимо пространны!
— Простите, простите, — залепетал я испуганным голосом. — Сейчас я буду по существу, и вы все запишете. Но все-таки опять о деревне… Вот и нынешний отпуск я пожертвовал опять на нее. Ведь там все мои пристани и душевный покой. Но нынче покоя не вышло… Я стал причиной смерти одной девушки, точнее, молодой женщины… — Я задохнулся, прервал себя, но телефон усиленно призывал:
— Продолжайте, не останавливайтесь!
— А что продолжать? Это была чудесная девушка. Но только не от мира сего. Нет, нет, даже от мира, но только она от всех отличалась. Вы понимаете, она действительно отличалась, в ней было что-то даже небесное, чистое, да, небесное, но это, наверное, смешно… Она мне чем-то напоминает ромашку, белую, нежную. Это, знаете, есть такой деревенский цветок, растет на всех пустырях, но место ему только в сердце…
— А вот это к делу не относится, — предупредила телефонная трубка. — Все эти незабудки, ромашки, сердца… какая-то иллюзия. Вам не кажется?
— Кажется, кажется, — ответил я с бодрой готовностью, потому что снова поднялось раздражение: я к нему с откровенностью, а он губу воротит.
— Ну вот что, — резюмировал Николай Николаевич. — Допускаю, что вы волнуетесь. Но вашего дела я до сих пор не почувствовал. Вы сказали, что стали причиной смерти. Но это же только слова, иносказание. Бывает, что клиент на себя наговаривает, выдает нам, простите, чушь. А если он с воображением, то эта чушь у него разрастается, и тогда он становится похож на того барона… Ну-ну, подскажите, у меня какой-то ранний склероз…
— Мюнхгаузена.
— Вот-вот! Но я все-таки допускаю, что вы волнуетесь. Для разрядки у меня есть еще один вопрос. Из легчайших, конечно. Назовите год, число и месяц своего рождения. Это нужно для гороскопа…
— Я родился в августе пятьдесят пятого. Сталин умер уже, так что…
— А вот про Сталина не нужно. Так какого же числа вы родились?
— Четырнадцатого августа в два часа дня. Говорят, что тогда стояла жаркая, гиблая погода. Вокруг горели леса. Это была какая-то эпидемия на пожары. И в нашей сельской больнице тоже случилась беда. Рассказывают, что больничный сторож дядя Степан растапливал в огороде баньку и заронил искру — и нету баньки. А потом огонь перекинулся на сеновал в главном корпусе, — раньше ведь в сельских больницах были выездные кони, вы слышали?..
В трубке раздался смешок:
— Кто у нас задает вопросы — вы или я?
— Вы, конечно. Так вот, загорелся сеновал, и огонь перекинулся на главное здание, — больных стали эвакуировать… И мою мать тоже отвезли домой. Вы представляете этот ужас! Она только что родила, и вдруг этот пожар, и потеря крови, и отъезд домой. Потому не мудрено, что началась грудница и мать собралась умирать. Но ее отправили в областную больницу, а меня отдали другой женщине, которая рожала вместе с матерью. И она стала как бы моей кормилицей. Даже и не как бы, а по-настоящему. У нее было много молока, и это меня спасло. Эта женщина кормила меня несколько месяцев. Вот так, даже сейчас интересно… Я спал в кроватке рядом с ее дочкой.
