Борис Батыршин - Третий Меморандум
IV
Попробуем поискать терминологические резервы в иной сфере. Вот слово «демократия», затасканное ещё во времена Аристотеля. Буквально оно обозначает «власть народа», фактически же в него вкладывают такое количество значений, что оно теперь представляется лишь ловким пропагандистским трюком. Между тем, можно определить её так: «участие граждан в управлении государством», и при этом рассматривать не дискретные застывшие блоки «демократия-недемократия», а различные уровни демократичности. Случай отсутствия демократии, когда управление страной находится в руках мало- или совсем независимых от граждан правителей, назовём «автократией».
Исследуя уровни демократии, мы сразу увидим, что два как бы ограничителя. Во-первых, это именно степень участия граждан в управлении: в древних Афинах, скажем, где народное собрание обьединяло ВСЕХ граждан, она максимальна; где-нибудь в Англии нашего времени она велика, но всё же наличествует лёгкий автократический элемент в виде королевы – и так далее, вплоть до абсолютной автократии типа Людовика XV или СССР при Сталине. Во-вторых, это соотношение общего числа полноправных граждан и числа людей, полностью или частично отстранённых от управления, являющихся «вторым сортом». В тех же древних Афинах в число граждан, разумеется, не входили рабы, составляющие большинство населения – они вообще были абсолютно бесправны. А вот в Англии полноправными гражданами являются все жители, если они достигли совершеннолетия, в своём уме и прожили в стране сколько-то лет.
Итак, мы имеем второй признак, во всяком случае, не полностью зависимый от первого. Назовём его, к примеру, «цензовостью», а степень участия в управлении – хотя бы «широтой». Опишем те же Афины ка «сильноцензовую максимально широкую демократию». Может показаться, что я занимаюсь словесной эквилибристикой, не имеющей никакой практической ценности, однако, нельзя забывать, что терминология – основа всякой науки. Возможно, математика потому и преуспела в сравнении с историей, что не возникало споров о том, что подразумевать, к примеру, под косинусом. Я льщу себя надеждой, что хоть немного помогаю будущей «социоматематике».
Разумеется, в определённых условиях «цензовость» и «широта» всё-таки зависят друг от друга. Когда «цензовость» близка к максимуму, уже неясно, что это – широкая демократия для узкого круга, или просто коллективная автократия, и «граждане» превращаются в «правителей». Кроме того, кажется, что невозможна ситуация «узкой» демократии или автократии при отсутствии ценза. Ограниченное участие народа в делах правления всегда рождает группу приближённых к власти лиц, эдакое «дворянство». Хорошим примером того, как при автократии из первоначально декларированного «равенства» вычленяются «привилегированные», может послужить наполеоновская Франция (новое дворянство) и пост-сталинский СССР (наследственная партийно-чиновничья верхушка, «номенклатура»). Так «узость» порождает «ценз»; но ценз, как мы видели на афинском примере, вовсе не обязан рождать узость. Другое дело, что само его наличие может привести к страшным потрясениям государства вообще, но это уже тема одной из основных глав этой книги.
V
С понятиями «демократия» и «автократия» тесно связано представление о «тоталитаризме» и «свободах». Однако в моём понимании эти два термина не исчерпываются положением на шкале демократизма.
Свободы, которыми пользуются граждане любого государства, можно условно подразделить на три уровня:
Свободы политические, то есть право участия в управлении государством («право делать»).
Свободы риторические; это свобода слова, свобода совести, свобода печати и т.п., то есть право получать информацию, высказывать своё мнение и критиковать («право говорить»).
Свободы частной жизни, как то: неприкосновенность жилища, возможность частных бесед и пр. Этот уровень очевидно, распадается на два подуровня, а именно:
во-первых, свободы, связанные с общественной жизнью (право на судебную защиту, та же неприкосновенность жилища);
во-вторых, сугубо личные, интимные свободы (право выбора супруга, воспитания детей, самостоятельность в организации личного времени и т. п. – то есть нечто самое элементарное). В дальнейшем эти два подуровня мы будем разделять.
Очевидно, что полная реализация всех четырёх уровней означает демократию (следует отличать фактическое положение дел от конституционных деклараций; последние нас будут интересовать лишь изредка, в частности, в главе, посвящённой роли «доброй воли правителей»).
Отсутствие первого уровня уже означает автократию, однако же, вполне умеренную; будем говорить, что ей свойственен тоталитаризм первой стадии. При отсутствии других уровней будем говорить о тоталитаризме второй стадии и т.д.в истории человечества можно найти примеры тоталитаризма 4-й стадии, когда регламентации подвергались и семейная жизнь человека, и распорядок его дня. Наиболее известен и ужасен эксперимент красных кхмеров в Кампучии, когда за 3 года режима от 7-ми миллионов населения осталось 4. Но кровавые кошмары не всегда сопутствуют тоталитаризму 4-й степени; можно вспомнить иезуитское «государство» в Парагвае XVII века, когда отцы-иезуиты мелочнейшим образом регламентировали день подвластных им индейцев. Они предписывали им даже способ сношения с женой, тем не менее, в смысле «уровня жизни» эти индейцы жили куда приличнее своих свободных соседей.
Впрочем, конечно же, обычно тоталитаризм высших степеней, превращая в преступление любое проявление индивидуальности, более террористичен, чем умеренные политические системы. Помимо того, он негибок экономически, поскольку превращает работника в раба. Кстати, может быть, в будущем продуктивнее рассматривать «двучленную» схему государства: к примеру, афинская демократия является тоталитаризмом, как минимум, третьей степени, если оценивать её с позиции раба.
Совершив, таким образом, лихой наскок на государственные формы, попробуем напоследок высказать свои мысли по поводу того, какая политическая организация представляется оптимальной с точки зрения «равновесия» интересов государства и интересов личности.
VI
Традиционно принято считать, что идеальная форма правления – это демократия, полная и безоговорочная. С тяжёлым сердцем я поднимаю своё перо против столь догматического восхваления. Я отдаю себе отчёт что мне-то, в моём положении, вообще не стоило этого делать: в древнем Риме некий богатый плебей, в голодный год раздававший задаром хлеб, был обвинён в попытке добиться через популярность царской власти – и казнён; в чём же можно обвинить Координатора, выступающего против демократии?
