Ежи Жулавский - Победитель. Лунная трилогия
Он думал обо всем этом, идя по берегу струящегося, освободившегося ото льда потока, по травам и цветам, пробуждающихся под его ногами от ночного сна — и огромная радостная гордость переполняла его, уверенно билось сердце. Он смеялся над бегущими рядом с ним карликами и вместе с ними радовался восходящему Солнцу «нового дня». С присущим веселым добродушием он ласково разговаривал с карликами, улыбался женщинам, даже несчастной Нехем, которая с минуты памятного признания ни на шаг не отступала от него и, как собака, бежала у его ног, — сегодня он все видел другими глазами. Он жалел ее и радовался, веря в свои силы, что с его приходом закончится власть шернов и то зло, которое они причиняют людям. Думая об этом, он улыбнулся смотрящей ему в глаза несчастной женщине и погладил ее по голове.
— Какой ты добрый, господин! — воскликнула она с выражением собачьей преданности в больших выцветших глазах.
— Почему ты называешь меня добрым? Ведь я же убил твоего…
— Ах, да, да, господин, ты убил его, но ведь это был морец, он даже посмел ранить тебя, — возразила она, глядя на широкую красную царапину на его лбу. — Но ведь ты хотел защитить его, когда его забивали камнями… И ко мне, несчастной, ты проявил столько милости! Если бы они знали…
Она вздрогнула и замолчала, охваченная страхом.
Марек хотел ответить ей, но, внезапно послышались все возрастающий шум и доносящиеся издалека крики. Их уже заметили в селении у Теплых Озер, и люди, ожидающие на холмах его прихода, начали сбегать вниз и с криками радости присоединяться к свите Победителя. Вскоре отворились и ворота города, пропуская идущих приветствовать его стариков.
Теперь Элем, окруженный Братьями ордена, выступил вперед — важный, торжественный, облаченный в красные одежды жреца, и повел всю свиту к воротам среди толпы людей, сбегающихся отовсюду.
Среди вышедших приветствовать Победителя Малахуды не было. Там были старшие из людей, но он отправил их одних, сказав, что будет ждать Победителя на ступенях храма, чтобы принять его там, где когда-то жил Старый Человек… Когда, после их ухода, он остался один, то вызвал Ихезаль и с ее помощью стал одеваться, не привлекая к этому слуг. Из древних, кованных золотом и медью сундуков он велел достать самые дорогие одежды: старинные, сшитые некогда трудолюбивыми, набожными женщинами туники, плащи из самых лучших мехов с застежками из чистого золота, пояса, так густо усаженные драгоценными камнями, что под них нужно было подкладывать кожаные валики, чтобы они своей тяжестью не повредили бедер.
— В последний раз, в последний раз… — приговаривал он, глядя на суетящуюся Ихезаль.
В конце концов он выбрал красную тунику, достигающую до лодыжек, всю расшитую удивительными цветами, каких никогда не видели на Луне (некоторые говорили, что такие растут на Земле), стянул ее над бедрами широким поясом из пожелтевшей кости, золота и камней, который некогда был собственностью великого жреца и пророка Рамиды, и прикрыл все это бесценным черным плащом, сделанным из шкур, заживо содранных с шернов. Этот плащ, как память об одержанной несколько веков назад священной победе (к сожалению, они были очень редкими в жизни лунных жителей), он ценился наравне с самыми большими святынями и вместе с ними хранился в подземной сокровищнице. Оттуда теперь по приказу деда его вынесла Ихезаль вместе с колпаком со свисающими до самого пояса шнурами с янтарем и огромными жемчужинами, золотое основание которого было украшено сказочной величины изумрудами, в окружении которых сверкал светлый камень, по преданию некогда принадлежавший Старому Человеку.
Малахуда надел колпак на волосы, скрепленные ритуальным золотым обручем, сунул ноги в белые сандалии, украшенные рубинами, повесил на шею дорогую цепь и протянул тяжелую от колец руку за резным костяным посохом…
Теперь Ихезаль поддерживала плечом старика, сгибающегося под тяжестью одежд и цепей, и вела его в храм… А он, останавливаясь на ступенях и оглядываясь на каждом шагу, что-то бормотал про себя. В огромном зале он подошел к главному амвону и оперся плечом о золотой знак Прихода, сверкающий в центре его, вытирая пот, выступивший на лбу.
— В последний раз, в последний раз, — шептал он и покачивал головой, накрытой тяжелым колпаком первосвященника…
Ихезаль вышла вперед. До сих пор молчаливая и послушная, в эту минуту она почувствовала, что какая-то духота охватывает ее в этом опустевшем храме. Она остановилась у широко открытых входных дверей и, опершись об одну из двух алебастровых колонн, поддерживающих портал, смотрела перед собой, за город, на далекую равнину, по которой шел Победитель. В какой-то момент ей показалось, что она слышит за собой плач деда, на мгновение ее черты исказились гримасой боли и недовольства, но она даже не обернулась… Бессознательным, почти сонным движением она потянулась к заколотым над ушами золотым волосам и распустила их: они упали ей на лицо, на белоснежную шею и грудь, виднеющуюся под распахнувшимся аметистовым нарядом… Жаркая кровь застучала в висках, пурпурные губки задрожали — она прикрыла веками огромные черные глаза, вслушиваясь в тихое и светлое пение своей души.
— О приди!.. О приди… Я выйду навстречу тебе из мрачного храма, встану перед тобой на колени на золотом песке и буду смотреть в твои глаза, которые должны быть такими же ясными, как те звезды, откуда ты пришел!
Ты приходишь ко мне, потому что я олицетворение той человеческой тоски по далекой звезде, унаследованной от предков, я — любовь, которую вызвало к жизни твое появление, я последнее воплощение красоты обездоленных и печальных изгнанников.
О приди! О приди! лучезарный, победоносный, богоподобный!.
Горячая волна залила ее грудь, и девушке стало трудно дышать… Мрачный храм исчез из ее глаз, перед ними волновалось только море света, блеска и зелени…
Она долго стояла в этом сладком, полусонном оцепенении, пока ее не пробудил от грез неожиданный звук шагов и крики выбегающих отовсюду людей. Звали первосвященника.
Победитель уже вошел в ворота города и как раз подходил к храму.
Она рванулась назад; сердце, громко стучащее у нее в груди, вдруг сжалось от испуга, ей хотелось убежать, скрыться, но она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой… Прижав руками бешено колотившееся сердце, с глазами полными слез, которых она не могла сдержать, девушка тихо опустилась к подножию алебастровой колонны.
Как сквозь сон, она видела деда, который неожиданно спокойно, с высоко поднятой головой, в одеждах первосвященника, поддерживаемый под руки молодыми жрецами, прошел мимо нее к открытым дверям с большой, поспешно собравшейся вокруг него свитой. Она, как сквозь сон, слышала звук шагов по каменному полу и далекий шум волнующейся перед храмом толпы, а потом ее окутал мрак, в ушах послышался звон, ей показалось, что она падает в какую-то бесконечную и бездонную пропасть.
