Айзек Азимов - Миры Айзека Азимова. Книга 11
— Бояться нечего… некого, — произнес голос, но он уже не был совершенно похожим на голос Ауринела.
— Ты ведь все слышишь, не так ли? — мысленно спросила Марлена.
— Это смущает тебя?
— Да, смущает.
— Почему?
— Я не хочу, чтобы ты все знал. Я бы хотела кое-что оставить для себя.
Она попыталась не думать, что такую же реакцию сама вызывала у окружающих. Но она знала, что мысль нельзя спрятать, и попыталась просто ни о чем не думать.
— Но ты устроена не так, как другие.
— Не так?
— Твой разум. Другие… перепуганные… кривые. А твой… великолепен.
Снова облизнув губы, Марлена улыбнулась. Если здесь видят ее разум, значит, он и вправду великолепен. Она немножко загордилась и с сожалением подумала о девицах, в которых нет ничего красивого, кроме внешности.
Голос внутри нее произнес:
— Эту мысль следует отнести к личным?
У Марлены едва не вырвалось:
— Да-да, конечно.
— Я могу уловить разницу и на личные мысли не стану реагировать.
Марлена жаждала похвалы.
— А много умов ты встречал?
— После вашего появления здесь, лю-ди, я ощутил многие умы.
Голос не уверен, то ли слово произнес, подумала Марлена. Голос не реагировал — Марлена удивилась. Удивление — чувство личное, но она его сейчас не считала таковым. Значит, личное остается личным независимо от того, что она об этом думает. Разум сказал ей, что чувствует разницу. Она сказывалась в облике мыслей.
Голос не отреагировал и на это. Придется спросить, показать, что это не личная мысль.
— Пожалуйста, а на облике мыслей это сказывается?
Пояснять не пришлось. Голос знал, о чем она спрашивает.
— Видно по облику, все видно по облику — так хорошо устроен твой разум.
Марлена замурлыкала про себя. Свою похвалу она получила. Значит, следует вернуть комплимент.
— Выходит, твой разум тоже превосходно устроен?
— Он отличен от твоего. Он протяженный. Он простой в каждой точке, но, если точки собрать вместе, он становится сложным. Твой разум — сложный от начала. В нем нет простоты, но ты отличаешься от подобных тебе. Другие умы такие искривленные, с ними нельзя войти в перекрестное соприкосновение, нельзя общаться. А если попробовать их изменить, они гибнут — такой уж хрупкий ваш разум. Я об этом не знал. Я не хрупок.
— А мой разум хрупкий?
— Нет, он приспосабливается.
— Ты пытался вступить в общение с другими?
— Да.
— Эритрийская лихоманка. — Ответа не было — личная мысль.
Она закрыла глаза, пытаясь дотянуться до этого разума, извне общавшегося с ней. Она не понимала, как делает это, и, быть может, поступала неправильно — может, вообще ничего не могла сделать. Разум будет смеяться над ее неловкостью — если способен смеяться.
Ответа не было.
— Подумай что-нибудь, — попросила Марлена.
Он сразу вернулся.
— О чем мне думать?
Он пришел ниоткуда. Ни с той стороны, ни с этой — он звучал внутри ее головы.
Марлена подумала, досадуя на собственную нескладность:
— А где ты ощутил мой разум?
— В новом контейнере с человеческими существами.
— На Роторе?
— На Роторе.
Тут ее осенило.
— Я нужна тебе, ты звал меня?
— Да.
Конечно же, зачем ей еще понадобилась Эритро? Почему она с такой тоской разглядывала планету в тот день, когда посланный ее матерью Ауринел явился разыскивать ее.
Она стиснула зубы. Надо спрашивать дальше.
— Где ты?
— Повсюду.
— Ты и есть планета?
— Нет.
— Покажись мне.
— Я здесь, — и голос вдруг обрел направление.
Она взглянула на ручей и вдруг поняла, что, пока общалась с голосом внутри себя, видела перед собой только ручей. Все другое словно исчезло. Разум ее словно замкнулся в себе, вбирая то, что в него вливалось.
А теперь словно вуаль поднялась. Вода бежала между камнями, бурлила, образовывала воронки. Пузырьки лопались, появлялись новые — в сущности те же самые и в то же время другие. И тут один за другим пузырьки бесшумно полопались, и поверхность ручья стала гладкой, словно течение исчезло.
В воде отражался свет Немезиды. Да, течение исчезло, и Марлена видела это. Блики на поверхности ручья вдруг стали складываться в изображение поначалу карикатурное: две темные дыры на месте глазниц, щель вместо рта.
Она смотрела и удивлялась, а черты лица становились все отчетливее.
И вдруг лицо сделалось знакомым и взглянуло на нее пустыми глазницами.
Это было лицо Ауринела Пампаса.
75
— И тогда ты убежала, — медленно и задумчиво проговорил Сивер Генарр, стараясь выглядеть невозмутимым.
Марлена кивнула.
— В первый раз я убежала, когда услышала его голос, а теперь — когда увидела лицо Ауринела.
— Я тебя не осуждаю…
— Не смейтесь надо мной, дядя Сивер.
— А что мне делать? Шлепнуть тебя? Давай лучше посмеемся вместе. Значит, разум, как ты его называешь, сумел воссоздать лицо и голос Ауринела по твоим собственным воспоминаниям. А насколько ты была близка с Ауринелом?
Она подозрительно посмотрела на Генарра.
— Что значит «насколько близка»?
— Я не имею в виду ничего предосудительного. Вы дружили?
— Конечно.
— Итак, ты в него втюрилась?
Марлена помолчала, поджав губы. Потом проговорила:
— Наверное, так и было.
— Ты говоришь в прошедшем времени — это прошло?
— Безнадежно. Ведь я для него — маленькая девочка. Сестричка.
— Вполне естественное чувство в подобной ситуации, но ты еще вспоминаешь о нем, поэтому планета смогла вызвать из памяти его голос, а потом и лицо.
— Что значит «вызвать из памяти»? Это были настоящие голос и лицо.
— Ты уверена?
— Конечно.
— Ты сказала об этом матери?
— Нет. Ни единого слова.
— Почему?
— Ох, дядя Сивер! Вы же знаете ее. Я терпеть не могу ее вечных страданий. Я знаю, вы сейчас скажете, что она меня любит, но мне от этого не легче.
— Марлена, но ты же все рассказала мне, а я тоже люблю тебя.
— Я знаю, дядя Сивер, но вы не такой нервный. Вы смотрите на вещи логически.
— Должен ли я считать это комплиментом?
— Да, я хотела сказать вам приятное.
— В таком случае давай самым логическим образом проанализируем все, что ты обнаружила.
— Хорошо, дядя Сивер.
— Прекрасно. Итак, получается, что на этой планете обитает нечто живое.
— Да.
