Андрей Лазарчук - Гиперборейская чума
Они топали по Трубной, когда в одном из переулков Агафонкин заметил роскошный белый лимузин с полосатым флажком на капоте.
– О! – сказал он. – Серега, глянь – бандиты, а под американским флагом.
– Ясен пень, – хмыкнул Ситяев. – Да только посольские тоже на таких шлангах катаются. Не одни бандиты. Потому и флажок повесили, чтобы отличали.
– Пошли поглядим, – сказал Кирдяшкин. – Все равно же нам в ту сторону.
И они пошли глядеть.
ГЛАВА 25
Помещение, куда их притолкали взашей, напоминало большую кочегарку, наспех оборудованную под контору. Тут заправляла непонятных лет женщина, похожая на сталевара в дешевом театральном парике с узлом на затылке.
Минут двадцать Марков и оба Терешкова стояли возле тяжелой печной заслонки под серьезной охраной, пока женщина вела какие-то разговоры по телефону, потом рылась в бумагах, потом что-то писала в толстой черной книге. Наконец она махнула рукой:
– Подведите! – и, когда подвели: – Кто такие?
– Это… – розовомордый шагнул вперед, но она остановила его жестом:
– Я знаю, что ты знаешь. Пусть сами назовутся.
– Я Марков, – сказал Марков. – А это Терешковы.
– Оба?
– Ну… оба.
– Понятно… А где второй Марков?
Терешков-старый поднял руку – охрана рефлекторно дернулась – и почесал ухо.
– Я не видел его уже месяца четыре, – сказал он осторожно. – Или по крайней мере три. Да, скорее три. А что?
– Эти бомбы – его рук дело?
– А чьих же еще? Его, ясно. Кто еще мог так облажаться?
Марков посмотрел на него свирепо и получил в ответ совершенно безмятежный взгляд.
– Зачем? – спросила женщина пристально. – Зачем вы это делаете?
– Смешной вопрос, – сказал Терешков. – Я – вам – должен объяснять, почему мы хотим помешать самой грандиозной краже в истории? Когда у страны украдены последние надежды, когда у всего человечества почти украдено будущее… я это должен объяснять, да? Ну, если такое нужно объяснять, то можно не стараться – бесполезно…
Женщина несколько раз провела ладонью по столу – словно раскатывала невидимое тесто.
– Это не кража, – сказала она твердо. – Это эвакуация. Спасение того, что можно спасти. Какое будущее, о чем вы…
– Мы там были, – сказал Марков. – Оно не слишком приятное, но оно есть.
Она отмахнулась:
– Вы не понимаете ничего. Когда время повернет вспять… не останется никого. А это будет уже скоро. Через двадцать лет или через сто – какая разница? Все равно – очень скоро. Поэтому надо успеть… а вы мешаете. Препятствуете грабежу? Комики. Полицейская академия. Спасательным работам вы препятствуете. И за это вас надо бы…
– Расстрелять, – подсказал Терешков-старый.
– Наподобие. Просто – оставить за чертой. Но и так будет слишком много темных пророков, зачем еще и вы? Отправитесь в Гиперборею – но без комфорта. В трюме. В товарном вагоне. Сюда-то вы в нем и прибыли? Ну вот… Стас, к грузчикам их, – кивнула она розовомордому. – И распорядись: пусть начинают таскать гробы. Еще два эшелона – и отправляемся…
Стретта: До могилы!..
ИСПОЛНЯЕТ СЕРЕЖА ДОВГЕЛЛО
Он с презрением смотрит на любые часы: ходики с кукушкой, брегеты с репетиром, солнечные в саду, каминные с изображением знаменитого мореплавателя Дюмон-Дюрвиля, напольные, от боя которых дрожит вся усадьба. Сережа знает, что никакого времени на самом-то деле не существует!
Так что поэт Батюшков вовсе не был безумцем, когда на вопрос: «Который час?» – отвечал: «Вечность…»
Вечность, господа. И более ничего.
Неверморррр…
Воронов в Сабуровке нет, но во множестве летают серые вороны. Они мельче, но ничуть не менее зловещие.
Дядя Илья привез из Петербурга черного котенка. Он говорит, что к следующему Рождеству из него вырастет огромный котофей. У кота желтые глаза и белое пятнышко на горле.
Лед на пруду сошел, но вода остается неподвижной, и не хочется, как прошлым летом, пробежаться по горячим доскам купальни и плюхнуться туда, хотя кузены делают это с прежним удовольствием.
Отражение дома в пруду кажется более отчетливым, чем сам дом.
Кузены ищут клады, изучая какой-то обрывок козлиной кожи, найденный на чердаке. Это детское занятие, недостойное настоящего сыщика. В промежутках между поисками кладов они еще играют в индейцев.
Огюст Дюпен – вот единственный, кто нам сейчас по-настоящему нужен. Потому что в Сабуровке свершилось преступление!
Дюпену было хорошо. У него был свой негр Юпитер, а у Сережи – только кобыла Аврора. От нее мало помощи в расследовании.
Дюпен, Дюпен… Или хотя бы аббат Фариа. Не нужно быть гениальным. Но – просто очень внимательным. Все события произошли, все злодеи и герои здесь, перед нами (кроме бабушки!) – и ничего не происходит.
Как доказать, как? Ведь Сережа все знает.
Но на этот раз ему не поверят. Потому что подумают: он говорит так, потому что не любит Эшигедэя. Да, не любит. Ну и что? Настоящий сыщик никогда не обвинит невиновного только оттого, что не любит его.
А за что его любить? Во-первых, он притащил с собой призраки. Раньше можно было с кузенами дурачиться и пугать друг друга, наверное зная, что никаких призраков нет, а теперь…
Вдруг из-за угла высунется такое…
Во-вторых, он пугает горничных. Они все боятся его до икоты, но ничего не могут объяснить, хотя дедушка спрашивал добром.
А главное, он убил Эмира. Никто не знает, что Эмир умер не просто от старости. То есть от старости, но не просто.
Собаки ненавидели Эшигедэя, а кошки любили. Стоило ему подойти к псарне, как начиналось хоровое вытье. Псарь Никита шугнул однажды калмыка из своей вотчины, и тогда тот сделал так, что вышло, что Никита украл щенков Лизетки и пропил их. А никаких щенков у Лизетки не было!
Кузенам Эшигедэй нравится. Они считают, что таким и должен быть настоящий индеец. А он боится запечных тараканов. И серебра. Специально для него ставят стальной прибор на стол. А еще он разговаривает с мышами.
А Эмиру он что-то налил в миску с водой. Сначала он пытался бросать ему косточки и куски мяса, но Эмир от него не брал. А с водой – не разобрался. И стал стариться, стариться, седеть. Глаза у него выцвели и выпали зубы. И Никита увел его в лес и там застрелил.
Потом Никиту ни за что выпороли. Но это я знаю, что ни за что, а даже сам Никита думает, что за щенков. Которых не было сроду.
Эшигедэй умеет показать то, чего не было.
И только Сережа знает, что он чисто говорит по-русски. С ним, с Сережей. Но говорит такие ужасные вещи, что их не рассказать даже отцу Георгию…
Нет, он не признался, что убил бабушку. Но Сережа знает, что это он. Он сделал что-то такое же, как и с Эмиром. Только другое. И бабушка не состарилась, а сгорела.
