Карл Саган - Контакт
Он посмотрел ей в глаза.
— Что бы ни случилось с тобой в Машине, надеюсь, это преобразило тебя.
— И я тоже, Джон.
Она позвонила Джоссу и спросила, не согласится ли он отслужить погребальную службу.
— Незачем вам говорить, что сама я не религиозна. Но мать когда-то склонялась к вере. Вы единственный человек, которого вижу в этой роли. Не сомневаюсь, что отчим не станет возражать.
Джосс заверил ее, что прибудет со следующим самолетом.
Пораньше отобедав в своем номере, Элли сидела и разглядывала конверт, каждую морщинку и складку на его поверхности. Старый конверт. Мать, должно быть, написала письмо много лет назад и носила с собой в сумочке, все думая, настала ли пора отдать его Элли. Запечатан конверт был тоже давно. Интересно, знает ли Стогтон, что там написано? Она хотела немедленно вскрыть конверт, но какое-то предчувствие удерживало ее. И, подобрав к подбородку колени, она долго сидела в кресле задумавшись.
Звякнул звонок, ожила вовсе не бесшумная каретка ее телефакса. Он был подсоединен к компьютеру «Аргуса». Напоминание о прошлых днях — теперь в этом не было такой необходимости. Что бы ни обнаружил компьютер, все будет запечатлено в его памяти. И «пи» не изменится, если Земля совершит очередной оборот. А уж послание, заложенное в числе «пи», — если оно существует — может ждать ее целую вечность.
Она вновь поглядела на конверт, но позвякивание каретки отвлекало. Если внутри трансцендентного числа заложено сообщение, оно было встроено в геометрию Вселенной от сотворения мира. Значит, она теперь обратилась к работам в области экспериментальной теологии. Но ведь так назвать можно и всю науку, решила она.
— ПРИГОТОВИТЬСЯ, — напечатал компьютер.
Элли подумала об отце… о копии его, конечно… и об «обслуживающем персонале», источившем своими ходами Галактику. Они были свидетелями происхождения и развития жизни на миллионах миров, созидали галактики, отрезали от Вселенной целые участки. В некоторых пределах могли даже передвигаться во времени. Они были богами, могущество которых превосходило представления почти всех религий — во всяком случае, западных. Но и они не были всемогущи. Не они построили тоннели: это умение было им не подвластно. Не они заложили послание в трансцендентное число, ибо были не в состоянии даже прочитать его. Тоннели и «пи» создал кто-то другой, не оставивший обратного адреса. Когда строители тоннелей невесть куда отбыли, будущие хранители были беспомощны, как одинокие дети. Как она теперь… как она сама.
Элли подумала о гипотезе Эда, о том, что тоннели — это ходы, соединяющие бесчисленные звезды в этой и прочих галактиках. В чем-то они были схожи с черными дырами, но отличались свойствами и происхождением. Они не были лишены массы — Элли заметила это в системе Веги по гравитационным возмущениям в обломочном материале кольца. По этим ходам загадочные существа на неведомых и непохожих кораблях пересекали Галактику.
Червоточины. Судя по жаргону, физики-теоретики видели во Вселенной яблоко, которое некто вдоль и поперек источил своими ходами. Чудо — с точки зрения бациллы, обитающей на поверхности. Но у стоящего перед яблоком существа подобная перспектива вызывает меньше восторга. Для него строители тоннелей — вредители. Но если и строители тоннелей только черви, тогда кто же мы сами?
Компьютер «Аргуса» уже проник внутрь «пи» куда глубже, чем это пытались сделать прежде машины и люди, но еще не настолько глубоко, как «персонал». Слишком уж быстро, подумала Элли, разве может здесь обнаружиться недешифрованное послание, о котором рассказывал Теодор Эрроуэй на берегах не нанесенного ни на одну карту моря? Быть может, в разных трансцендентных числах найдутся послания и попроще, и посложнее, а компьютер «Аргуса» уже обнаружил самое простое. Когда намекнули.
На станции она познала смирение, осознала, как мало еще знают люди. Должно быть, подумала она, между вирусами и людьми лежит не меньше категорий живых существ, чем между людьми и высшими… Но эта мысль не угнетала ее, скорее пробуждала чувство изумления. Теперь есть к чему стремиться.
Все было похоже на переход из школы в колледж — от беззаботной жизни к кропотливой и упорной работе. В старших классах она справлялась с учебой намного лучше остальных. В колледже оказалось, что иные соображают гораздо быстрее, чем она. Аспирантура предъявила к ней новые, еще более высокие требования, которые только повысились, когда она начала работать астрономом. На каждой стадии вокруг находились более знающие люди, и каждая последующая стадия представляла больший интерес, чем предыдущая. Ну, а теперь пусть грядет откровение, думала она, глядя на экран телефакса.
— ПЕРЕДАЧА ЗАТРУДНЕНА. S/N
Она была подсоединена к компьютеру «Аргуса» через коммуникационно-ретрансляционный спутник «Дефком Альфа». Быть может, у них какие-то проблемы с ориентацией или какой-то еще запрограммированный беспорядок? И не осознавая этого, она распечатала конверт. «Скобяная торговля Эрроуэй», — гласила шапка. Шрифт был тот же, что на старой машинке «Ройял», которую отец держал для деловой и личной переписки. В правом верхнем углу была напечатана дата: 13 июня 1964 года. Тогда ей было пятнадцать. Отец не мог написать это письмо — к тому времени его уже давно не было в живых. Внизу виднелась знакомая аккуратная подпись матери.
«Моя милая Элли! Теперь, когда меня нет на свете, я надеюсь, что ты сумеешь простить меня. Я понимаю, что виновата перед тобой, и не только перед тобой. И могу себе представить, как ты меня возненавидишь, когда я все расскажу тебе. Я знаю, как ты любила Теда Эрроуэя, и хочу, чтобы ты знала — я очень любила его. Люблю до сих пор. Но он не был твоим отцом, твой настоящий отец — Джон Стогтон. Я сделала очень скверную вещь. Не следовало бы, и я проявила слабость. Но если бы сложилось иначе, тебя не было бы на свете, поэтому постарайся сохранить обо мне добрую память. Тед знал обо всем, и он простил меня, но мы решили, что ты не должна знать об этом. Сейчас я гляжу в окно и вижу тебя во дворе. Ты сидишь, думаешь о звездах и о прочих вещах, которых я никогда не пойму, и я так горжусь тобой. Тебе всегда нужна правда, и поэтому будет справедливо, если ты будешь знать правду о себе. О своем истоке, я имею в виду. Если Джон еще жив, это письмо тебе передаст он. Я уверена, он сделает это. Он лучше, чем это тебе кажется, Элли. Мне повезло, что я вновь обрела его. Может быть, ты и ненавидишь его потому, что в глубине души чувствуешь правду. Но на самом деле причина твоей ненависти только в том, что он не Теодор Эрроуэй. Я знаю это. Ты все сидишь, даже не пошевелилась, пока я пишу это письмо. Ты думаешь. И я молю Бога, чтобы ты всегда находила то, чего ищешь. Прости меня. Я всего лишь человек.
С любовью, Мама».Элли поглотила письмо залпом и снова перечитала его. Она едва могла дышать. Ладони ее взмокли. Узурпатор оказался отцом. Почти всю свою жизнь, не зная того, она отвергала родного отца. И какую же силу характера проявил он во время всех ее девичьих вспышек, когда она корила его только за то, что не он ее отец… и потому не имеет права учить ее. Телефакс звякнул дважды. Ей следовало нажать кнопку, подтверждающую прием. Но у нее не было сил на это. Пусть подождет. Она думала обо всех: об от… Теодоре Эрроуэе, Джоне Стогтоне и своей матери. Они стольким пожертвовали ради нее, а она в слепом эгоизме и не думала замечать. Ей захотелось, чтобы Палмер скорее оказался рядом. Телефакс вновь звякнул, каретка осторожно пошевелилась. Она запрограммировала печать так, чтобы компьютер проявил настойчивость, даже настырность, если в «пи» что-нибудь обнаружится. Но теперь она была так занята — перестраивались сами основы ее внутренней жизни. Должно быть, мать сидела тогда за столом в большой спальне, что на втором этаже, и, обдумывая фразы, глядела в окно на пятнадцатилетнюю Элли, неуклюжую, возмущенную и обиженную. Мать подарила ей и кое-что еще. Письмо обратило Элли вспять, к себе, какой она была так давно. С тех пор ей было чему научиться. Над столом, на котором трещал телефакс, висело зеркало. В нем она увидела женщину, не молодую, не старую, теперь уже не дочь, но и не мать. Они были правы, не доверив ей правды. Она еще не стала по-настоящему взрослой — не могла принять и тем более понять этот сигнал. Всю свою карьеру она потратила на то, чтобы связаться с невероятно далекими и чуждыми ей созданиями, и ухитрилась так и не войти в контакт с кем-нибудь в своей собственной жизни. Занятая борьбой с мифами, с верой, жившей в душах других людей, она проглядела ложь в собственном сердце. Всю свою жизнь она изучала Вселенную, не заметив простейшего: эти немыслимые просторы одна только любовь может сделать пригодными для мелочи вроде нас.
