Ростислав Гельвич - Полиция реальности
Он молчал секунды три.
— У тебя царапина на лбу.
— Я знаю. Это неважно. Просто ответьте мне. Пожалуйста.
— Я не понимаю тебя, Николай.
— Конечно. — я не стал улыбаться, хотя мне хотелось — Эта штука в моей голове. Что она со мной сделала? Почему я такой стал? Я ничего не чувствую. Совершенно ничего уже, вы это понимаете?
Он опять молчал, словно подбирая слова.
— Что ты имеешь в виду?
— Может и не понимаете. — теперь вот, мои губы и тронула улыбка — Все что есть, лишь тяга к этой вашей работе. К этим вашим Объектам. А все остальное, нафик. Я не был таким раньше. Почему вы меня таким сделали?
— Я тебя таким не делал. Никто тебя таким не делал. Не вини других.
— Не виню. Я не виню. Не закатываю истерик. Просто спрашиваю у вас. Ведь вы знаете. Вы не можете не знать это все.
Третья пауза.
А вот на этом месте, должен бы закричать петух.
— Коля. Я не знаю, что с тобой произошло, но поверь, если бы знал, то непременно бы тебе ответил. — его лицо иллюстрация в словаре, для слова «Сопереживание». Он вызвал врача по коммуникатору, и пришедший врач, снова, с запахом картона, дал мне пару таблеток глицина.
Перед тем как уйти, я спросил:
— Можно мне уехать домой?
В ответ, холодное покачивание головой. Снова правдиво-неправдивое «сопереживание» вместо лица:
— Извини, но не сейчас. Коля, это для твоего же блага.
— Конечно. — ответил я — Прекрасно вас понимаю.
Мысли словно взбесились. Я и раньше с трудом ими управлял, но теперь они скользили сами. Сами. Сами.
Сами.
Я сижу в автобусе, и мои мысли сами. Сами. Сами.
Я теперь дома и мне четырнадцать лет, меня целует девочка из параллельного класса, и мне приятно.
А вот я с Сойер, недавно. И у меня неживые губы, и я немногим отличаюсь от резиновой куклы.
Кто же мы с тобой, Клок? Кто же нас такими сделал?
— Кто написал меня, переписал меня… кто заставил меня… зачем…
От меня отсаживались люди. Я вышел не на своей остановке, потому что не мог предпринять других действий, да и к тому же, от них пахло угрозой.
Швейк чувствовал запах могилы от кулака тюремщика, а я чувствую — запах угрозы.
— Смешно.
— Простите, что?
— Зачем вам это знать?
Идти мимо. Идти домой. Недалеко осталось. Голова в состоянии совсем странном.
Ключевые слова застряли у меня внутри и я не могу их вытащить. И мысли не могу запрячь, что? Какие-то непонятные ключевые слова, неизвестные ключевые слова, ненужно-нужные ключевые слова. Ключевые шаги до дома, они остались ключевые шаги до дома. Бывает, заходишь так, а там ничего и нет. Или что-то есть. Ты заходишь, и не надо выходить, главное это ключевые ключи. Ключевой ключ?
— Ключевой ключ.
Ключевой ключ. И еще кровать. Она не ключевая, но она кровать. Она лежабельная, лежабельная кровать. Лежать на лежабельной кровати, это же очевидно! Лежать на лежабельной кровати, и не сопротивляться серой серости, потому что серая серость везде. И серые люди везде, а ведь если серые люди везде, то зачем бежать в это самое везде?
И наконец, вот и она! Ждать пришлось долго, серую серость родила темнота с блестками. Смотрел на это рождение, и рад что не акушер этого се-чер-ро-но-го-го рождения.
Наступает, серая серость, наступает. А я лежу на лежабельной кровати, и хочу уснуть, но уснуть не получается.
Морг-морг. 12:02
Пора просыпаться
Желтая коробка полна серой пустотой, царями, богачами, богами, ангелами, и бесами. И мной. Но в основном — серой пустотой.
Серая пустота поднимает меня с кровати. В серой пустоте пахнет серой мочой, серыми людьми, и серой едой. Серый человек, в белом халате, говорит, что я прекрасный образец.
Серыми руками он придает моему телу форму. Я должен улыбаться, но я не улыбаюсь. Я должен реагировать, но я не реагирую.
И когда он делает что-то совсем непривычное, я должен кричать. Ведь у меня есть рот. А тот у кого есть рот — должен кричать. А я не кричу.
Не все ли равно?
Даже когда руки перекручены, а пальцы сплетены.
Мне все равно, даже несмотря на то, что сегодня очень необычный день. Сон снился опять. Люблю этот сон. Он снится только в самые необычные дни. Я назвал бы промежуток, если бы помнил, но я не помню.
Не все ли равно?
Порой, хочется не двигать челюстями, когда в рот мне запихивают ложку с серыми макаронами. Но они умные. Да и ложка не сжуется. Просто, меня в очередной раз накормят безвкусной внутривенной иглой.
Не все ли равно?
Меня моют серой водой. Серым мылом, серый человек моет мое тело. От меня пахнет серым запахом. Стоило бы сказать, о серых звуках. Но они везде и всегда. Чего о них говорить?
Следует ждать ночи. Именно тогда можно спать. А когда ты спишь, после Особенного Сна, то просыпаешься в другом месте. У тебя слегка болит шея, а цветной человек растирает ее ваткой. От ватки, немного пахнет, шибая в нос.
А тепло растекается из шеи. И мир становится цветным.
Зовет меня. Погоди.
Разминаю шею. Она затекает. А персонал не может ее прохрустеть. Они вертят мне руки, потому что плевать я хотел на свое тело, в этом состоянии. Ведь я забавный, когда нахожусь в:
— Серой пустоте.
Нет, я говорю это не тебе. Другому. Или другой. Или другим. Неважно, тебе не понять.
Я стучу пальцами по виску, и говорю, что знаю очень много.
Он качает головой. У него модная стрижка, и скуластое лицо. Глаза карие. Костюм синий. Ну конечно. Никто из тех, кто приходит ко мне раз в месяц, не носит даже серых рубашек. Не переношу серый цвет.
Хорошо ли меня кормят?
— А ты действительно думаешь, что во все остальное время, мне есть до этого дело? — улыбаюсь — Черт вас всех дери. По тридцать дней, я валяюсь, — на самом деле падаю в бесконечное серое ничто, но ему не понять — Валяюсь на койке как овощ. Не все ли равно?
Они все говорят, что я нужен им. Родион приезжал, и он говорил. Евгений Павлович приходил, и тоже говорил те же слова, но уже без «Сопереживания» на лице.
А я всегда отвечаю им одно и то же. Хотя, прежде всего, спрашиваю:
— А что, вам действительно так важно мое мнение?
Обычно, собеседник всегда отвечает что да. Конечно важно, Коля. Ты нужен нам, Коля. Ты единственный, Коля. Прости, что не говорили тебе, Коля. Ты должен понять.
И ведь я понимаю. Как можно не понять?
— Неужели не знаешь, что у меня нет своего мнения? Я согласен. Я хочу работать. — в такие дни, невозможно не улыбаться и не смеяться. Всегда накатывает. Всегда болят уголки рта, до тех пор, пока снова не засосет в бесконечное падение — Я не могу не хотеть работать. А знаешь почему?
