Майкл Муркок - Город в осенних звездах
Когда мы уже приближались к границам Малого Града, дорогу нам преградило шесть или семь молодцов с пистолетами, саблями и ножами, причем оружия на них всех висело больше, чем в витрине оружейной лавки; мрачные их лица были почти неразличимы в тени широкополых шляп, только зловеще сверкали глаза. Их предводитель, обезьяноподобный юнец почти при полном отсутствии подбородка, но зато при бороде, что топорщилась на щеках, вызывая не слишком приятные ассоциации с пережеванными мясными жилами, обратился к нам с таким заявлением:
- Кнацайте, кореша, эко нам подфартило, гузно у бутончика знатное-разложить в самый раз. А бобров хомутнуть и свалить.
Я с облегчением обнаружил, что понимаю каждое слово. (Но даже если бы не понимал, то догадаться было бы нетрудно, поскольку они собирались нас с Клостергеймом прирезать, а Либуссу забрать себе на потеху.) Я ответил ему так:
- Не крути понты, брат. Узнаю боковика на заставе, экий ты все же укроп-на своих наезжать дружбанов с торняка, как бы прокола не вышло.
Моя краткая речь произвела на него впечатление. Он отсалютовал мне, прикоснувшись двумя пальцами к полям своей шляпы, и, осклабившись, отступил, освобождая дорогу.
- Ошибочка приключилась! Едва корешей не вмочили, вот был бы облом!
Потом он спросил, чем он может быть нам полезным. Я ответил, что мы ищем господина Реньярда, чтобы засвидетельствовать ему наше почтение прежде, чем мы приступим к "работе". В данный момент мы испытываем нужду в средствах, и поэтому нам не терпится взяться за дело как можно быстрее. Кажется, мне удалось убедить разбойников своею цветистой легендой, каковую я позаимствовал больше из книг, нежели из воспоминаний о бурном моем прошлом, но эта рыбка, как я знал прекрасно, всегда ловится на ту наживку, что поярче. Они подозвали еще одну шайку вооруженных до зубов головорезов, которые стояли неподалеку на пороге таверны и обсуждали, где пиво лучше: здесь или в "Розе и компасе". Нас представили им как знаменитых "рыцарей большой дороги", и трое юнцов, впечатленные явно нашим близким знакомством с господином Реньярдом,-а из речи моей можно было бы заключить, что он самый близкий наш друг,-вызвались проводить нас.
- Лис обретается в "Распазиане", что на Оропской. Речь ведет с урлаками зелеными. Отшаландрим вас в лучшем виде.
Итак, следуя за молодыми разбойниками, которые с важным видом расчищали для нас дорогу, мы углубились в извилистые закоулки, что образовывали запутанную сердцевину этого бандитского лежбища. Наконец выбрались мы на огороженную со всех сторон площадь, залитую оранжевым светом звезд, что обнаруживал полуразвалившиеся стены, покрытые лишайником и плющом, слепые окна без стекол, просевшие крыши. В центре ее располагались остатки когда-то ухоженного скверика, который разросся теперь до полудикого состояния, хотя сохранял еще линии первоначального своего плана. Узкий проход между хаотичным сплетением вянущих первоцветов и олеандра вывел нас на ту сторону площади к громадному обветшавшему строению, сложенному наполовину из бревен, наполовину-из кирпича, причем нижние этажи его явно сооружены были в доисторическую эпоху. Вывеска-первая встреченная нами в Майренбурге вывеска, оформленная на манер алфавита кириллицы,-сообщала, что развалина эта есть Распазиан: напитки высшего качества и легкий ужин. Вывеску освещали два тростниковых факела, прикрепленных на столбах, что стояли по обеим сторонам от входной двери, и только дрожащее пламя их выдавало присутствие здесь людей. Провожатые наши в нерешительности застыли на пороге под дрожащим мерцанием факелов, неуклюже схватившись за рукояти мечей. Глаза их забегали. Молодцы наши пытались изобразить этакую небрежную беспечность, но это у них выходило весьма неловко и даже комично. Они, безусловно, до смерти боялись своего короля.
- Странно даже,-шепнула мне Либусса,-что такой важный принц держит двор свой в захудалой харчевне!
- Он здесь принимает бандитскую свою братию и разбирается с теми, кто нарушает их воровские законы,-ответил я ей. Мы шагнули было к двери, но тут один из юнцов, в засаленном котелке, удержал меня за руку. Второй быстро спустился по выщербленным каменным ступеням, что вели к двери в подвальный этаж, выстучал по двери этой какой-то замысловатый условный сигнал, потом отступил и, встав где-то на середине лестничного пролета с видом наполовину вызывающим, наполовину извиняющимся, принялся ждать. Почти немедленно дверь распахнулась, и на пороге встал здоровенный детина в грязной и проржавелой кольчужной рубашке из тех, что носят солдаты турецкого войска. Этот внушительный "турок" шагнул вперед к подножию лестницы и прогрохотал, зловеще поводя глазами:
- Фролих. Никак фраеров привел, а чего сразу не мастернул?
- Все ништяк, не выламывайся,-ответил ему юнец примирительным тоном и ткнул большим пальцем в мою сторону.-Этот копченый бухтин, он-блатарь, только косит под бобра. Все приличные люди. Братва с торняка. Дружбаны бондаря, ты их к нему и пришвартуй.
Однако мрачный гигант был осторожен. Он двинулся прямо на нас, тесня Фролиха, который вынужден был потихонечку отступать. Он так и пятился, пока не укрылся у меня за спиной.
- Это не пацаны тебе, Ержи. Зуб даю, авторитеты. Ты к ним не вяжись, пастью не щелкай!-С тем он развернулся и, в сопровождении двух своих сотоварищей, едва ли не бегом унесся прочь.
Ержи насупился и поднялся еще на пару ступеней. Я повторил ему ту же басню, что мы-знаменитые бандиты с большой дороги, хотим переговорить с его господином и получить у него разрешение "поработать" в районах, прилегающих к Малому Граду, и остановиться пока на какой-нибудь "хате" в молдавском квартале. Он указал на саблю мою и пистолеты:
- Скинуть положено козыри и кнуты.
Мы сдали оружие, после чего мрачный "турок" ушел, захлопнув дверь перед самым нашим носом, так что нам пришлось ждать-признаюсь, в некотором беспокойстве,-пока она не откроется снова. Хмуро глядя на нас, скорее-по привычке, нежели из-за какой-то особенной к нам вражды, зловещий гигант пригласил нас войти. Он провел нас по коротенькому коридору в большую темную комнату, заставленную столами, пустыми и грязными за исключением тех, что располагались у самого входа. На низеньком возвышении, где обычно выступали актеры, развлекающие посетителей харчевни, сидел человек, разодетый по моде прошлого века в какие-то перья и кружева, словно придворный вельможа Короля-Солнце. Но фигура его казалась как-то странно непропорциональной; лицо скрывалось во мраке. Вокруг главаря толпились разбойники в самых причудливых, весьма даже экстравагантных костюмах. Позы их выражали нарочитую скуку; взгляды-дерзкие и вызывающие-обратились к нам. То были не уличные воришки, которые встретились нам на улицах. То были высшие чины воровской касты: заносчивые и надменные бароны, приближенные короля, господина Реньярда. На креслах у подножия возвышения восседали их подружки и жены, с виду-такие же дерзкие, как и их мужчины. Они источали едва ли не видимый запах духов и пудры, ложившийся мутным облачком на кружева и шелка и навевающий воспоминания о роскошных борделях Стамбула и Барселоны. За столами сидели просители и пленники, некоторые даже-связанные и под охраной дюжих молодцов. Зал освещен был церковными свечами, вставленными в тяжелые золотые подсвечники, так что казалось, будто бы комнату охватил пожар. Господин Реньярд взмахнул кружевным рукавом, властным жестом подзывая нас подойти поближе. Лицо его и фигура оставались пока в тени. Он знал, какой сие производит эффект и умело им пользовался. Потом он поднялся, выпрямившись во весь свой высокий рост, глаза его неожиданно вспыхнули на свету-умные, проницательные. Я сначала подумал, что он носит маску и что он-калека, хотя так и не смог определить, в чем же именно заключается его увечье Но когда господин Реньярд заговорил, пасть его распахнулась, обнажив белые острые зубы. И я понял, что никакая это не маска и он сам-никакой не калека. Он-лис; громадных размеров зверь с рыжим мехом, стоящий на задних лапах,-ростом выше меня,-и при этом достаточно человекоподобный, чтобы сжимать переднею лапой рукоять меча и носить панталоны, лакированные туфли с пряжками, длинный расшитый жилет и изящные кружева, что струились вокруг него, точно пена поверх пивной кружки, шелковый камзол, такой же рыжий, как его шерсть, и дорогие ленты. Свободной переднею лапою он опирался о щегольскую трость, но это,-как было вполне очевидно,-вовсе не для фатовства, а чтобы твердо держаться на ногах. Умная морда его выражала искреннее любопытство и ни малейшего дружелюбия. Его странный голос походил больше на лай, усы легонько подергивались. Страусиные перья на огромной его шляпе качались, едва ли не падая, но существо это никак не могло выглядеть смехотворным. Зловещим-да, но не смешным.
