Эдгар По - Эдгар По (биография)
"Как-то холодным зимним днем, когда все в редакции... "Джорнэла", включая меня, были заняты работой, пришел По в сопровождении знаменитого актера Мердока. Они остановились у стола По, который созвал к себе всех, кто работал в журнале, в том числе и меня. Нас собралось человек десять, и среди них я был единственным мальчишкой".
Конечно же, перед глазами По стояла другая комната, где он несколько лет назад читал "Ворона" Грэхэму и его людям, которые нашли стихи неудачными и из жалости к поэту пустили по кругу шляпу. Какое же упоительное торжество испытывал он теперь, слушая, как его друг декламирует в редакции его собственного журнала все того же "Ворона", ставшего самым известным стихотворением в Америке. Да, то был сладостный миг! Горстка людей, удивленных, быть может, даже встревоженных внезапной тишиной, сменившей привычное лязганье печатных прессов, окружила стоящих у стола поэта и актера - двух прирожденных трагиков.
"Когда все были в сборе. По вытащил из кармана рукопись "Ворона" и протянул ее Мердоку. Он хотел, чтобы мы услышали, как великий декламатор читает его повое стихотворение... Я был очарован этим соединением искусства двух гениев. Бессмертные стихи, прочитанные человеком, чей голос был подобен звону серебряных колоколов, навсегда остались самым дорогим воспоминанием моей жизни".
В сероватом свете, пробивавшемся через закопченные окна, мощно взмахнув крыльями, внезапно возникла большая темная птица, вызванная заклинаниями Мердока, и огласила комнату зловещим карканьем, вещая в такт причудливой музыке стиха. И на минуту все, кто внимал ей, превратились в печальных влюбленных - скорбящих, плененных вечностью мгновения и ослепленных черным лунным сиянием, пролитым душою бледного усталого человека, который стоял у забрызганного типографской краской стола, с лицом, искаженным болью неизъяснимого восторга...
По по-прежнему жил на Эмити-стрит. Вирджиния была уже безнадежна, и мысль о том, что он может ее потерять, приводила По в ужас. Необходимость заставляла его всерьез задуматься о будущем. Весной Уиллис представил его поэтессе Фрэнсис Осгуд, о стихах которой По очень высоко отозвался в своей февральской лекции.
Миссис Осгуд была весьма польщена похвалой По, на что он, собственно, и рассчитывал. Она описывает встречу с ним весной 1845 года, после опубликования "Ворона", оттиск которого По передал ей через Уиллиса с просьбой дать отзыв о стихотворении и удостоить автора личной беседой.
"Я никогда не забуду то утро, когда г-н Уиллис позвал меня в гостиную, чтобы принять По. Высоко держа свою гордую и красивую голову, с темными глазами, сияющими ярким светом чувства и мысли, с неподражаемым сочетанием обаяния и надменности в выражении лица и манерах, он приветствовал меня спокойно, серьезно, почти холодно, но столь искренне, что это не могло не произвести на меня глубокого впечатления. С того момента и до его смерти мы были друзьями, хотя виделись лишь в первый год нашего знакомства".
Миссис Осгуд не преминула выказать свою благосклонность окруженному романтической славой поэту. 5 апреля она поместила в "Бродвей джорнэл" стихотворение, в котором упоминался "Израфил". По ответил строками "К Ф. С. О-д". Она, разумеется, не могла знать, что стихи эти много лет назад уже печатались в "Мессенджере" и были посвящены тогда дочери его владельца Элизе Уайт. Впрочем, миссис Осгуд было бы грех жаловаться, ибо сама она послала поздравление в стихах Грисвольду, где имя последнего и ее собственное переплетались весьма тесно. По стал часто с ней видеться. Близость их росла и со временем вызвала гнев ее заподозрившей недоброе семьи. Миссис Клемм и Вирджиния, которая, видимо, была уже ко всему равнодушна или просто не способна на ревность, сперва поощряли эту дружбу.
Фрэнсис Сарджент Осгуд (урожденная Локк) была женой довольно посредственного американского художника Сэмюэля Осгуда, кисти которого принадлежит также один из портретов По. Она рано и в большом множестве начала писать чувствительные стихи; ее вещи и тогда и позже охотно печатали многочисленные американские журналы. Стиль ее - смесь выспренней риторики и сентиментальности - был не лишен тем не менее известного изящества, которым она главным образом и заслужила одобрение По. Вот как описывает ее другая американская поэтесса, Элизабет Оукс Смит:
"Обладая нравом пылким, чувствительным и порывистым, она самым существом своим воплощает правдивость и честь. Эта жрица прекрасного, с душой столь безыскусной, что все в ней, кажется, дышит искусством, снискала необычайное восхищение, уважение и любовь. Что до внешности, то это женщина среднего роста, стройная, пожалуй, даже хрупкая, исполненная грации и в движении, и в покое; обычно бледная, с блестящими черными волосами и большими, лучистыми, необыкновенно выразительными серыми глазами".
Такова была очаровательная женщина, внушившая По чувства, природа которых была столь очевидна; они стали причиной скандальных слухов и вдохновили компрометирующую обоих переписку и похвалы, которыми По щедро осыпал миссис Осгуд.
По достиг к тому времени вершины прижизненной славы. "Ворон" был у всех на устах, а "война с Лонгфелло" - в центре всеобщего внимания. Будучи рецензентом "Бродвей джорнэл", он сделался театральным завсегдатаем. На одном из представлений какой-то актер, узнав среди зрителей По, в самом драматическом месте добавил к тексту своей роли знаменитую строчку из "Ворона" - "Никогда, о, никогда". Услышав ее, "весь зал содрогнулся, охваченный глубочайшим волнением". Трудно найти более убедительное свидетельство огромной силы воздействия, которое стихотворение производило на публику. Позднее По рассказывал об этом случае "без тени тщеславия, с широко открытыми, устремленными в неведомое глазами, точно скорбное эхо тех слов звучало в нем не умолкая".
Дела По в редакции "Бродвей джорнэл" шли совсем не гладко. Бриггс испытывал финансовые затруднения и был, кажется, шокирован флиртом По с миссис Осгуд, о котором уже заговорили в местных литературных салонах; похоже, что в сплетнях, распространяемых Грисвольдом о "леди из Саратоги", была изрядная доля правды. Однако куда больше его скандализировали заявления самого мистера По, который не верил в реформы, считал Библию вздором и был одержим маниакальной ненавистью к плагиаторам. Но что самое ужасное, он вступил в сговор с другим партнером, Джоном Биско, и явно намеревался продолжить вместе с упомянутым джентльменом издание "Джорнэла", когда сам Бриггс - а все шло к этому - выйдет из числа пайщиков. Иными и не могли быть чувства человека заурядного и лишенного воображения, которого неприятно поражали суждения изверившегося гения. Бриггсу нелегко было стерпеть высокомерное поведение По в редакции, но еще больше раздражало его благоговение, которое испытывали перед поэтом все, кто служил в журнале, даже мальчишки-рассыльные. И совсем уже немыслимыми казались его атеистические настроения, в те дни столь необычные, что их впору было принять за безумие. Да и то, что на страницах "Бродвей джорнэл" По оскорблял друзей Бриггса, вынужденного оплачивать его критические эскапады из своего тощего кошелька, не могло не возмущать главного владельца и издателя. Он хотел даже исключить упоминание По в числе редакторов журнала, однако ему сообщили, что тот скоро собирается уехать в деревню, чтобы заняться сочинительством, и Бриггс сможет вести дела как сочтет нужным.
