Филип Фармер - Мятеж
Крылоносый, по-кроличьи раздув ноздри, сердито сказал:
— Больше не будет взрывов вашего необузданного темперамента, Бивольф. Отныне во время опытов один или несколько охранников будут оставаться здесь.
— Я не пытался убить его! — сказал Дункан.
Крылоносый не ответил. Он приказал двум другим охранникам собрать все разбросанное содержимое сумки. Дункан был огорчен: банку ТИ, которую, он пинком пнул под диван. Полосатая обнаружила. Наконец, трое охранников покинули комнату.
Толстозадый, размышлял Дункан, наверняка в комнате наблюдения. Там всегда торчит по крайней мере один человек. Решив, что ситуация выходит из-под контроля охранников, он позовет на помощь. Дункан не определил, сколько времени понадобится вооруженным куколкам, чтобы примчаться сюда, но ясно — в зависимости от того, как далеко отсюда они живут и от быстроты вызова. Случись дело около полуночи, лишь немногие, если вообще таковые будут, смогут прибыть. Вряд ли охранники подумали об этом.
Но Дункан подумают. Не о том, смогут ли куколки вовремя помочь охранникам, а о том, что он никак не продвигается в опытах. Если Руггедо посчитает, что он, Дункан, никогда не воссоздаст технику лжи под действием тумана, он вполне может разделаться с ним. Убить или стоунировать его, Кэбтэба и Сник. Он должен как-то убедить шефа КУКОЛКИ, что сохранение Дункана оправдает себя.
«Я не помню, как я создавал новую личность? — думал Дункан. — Что удерживает меня от создания ее заново? Разве я не та же самая одаренная воображением, изобретательная, уникально талантливая личность, как другие? Та же — по крайней мере во всех этих качествах. Почему не попытаться вновь открыть эту методику? Нет. Открыть вновь — это неверно сказано. Он не может копаться в себе словно археолог психики. Он скорее уподобится человеку нового каменного века, который вдруг увидел цветущие плантации и прирученных домашних животных. Он осуществит сельскохозяйственную революцию психики. _П_е_р_е_с_о_з_д_а_с_т_ ее».
Легче сказать, чем сделать. Тем не менее в течение двух дней, пока его не трогали днем и во время предполагавшегося сна ночью, он работал над созданием новой личности. Поскольку она должна была прожить очень короткую жизнь и родиться всего лишь для одной цели — одурачить мучителя, Дункан не замышлял ее как абсолютно завершенный образ с длинной историей. Данные для идентификации образа не попадут в информационный банк. Человек задумывается исключительно для обмана.
Лежа на большом диване с закрытыми глазами — экраны отключены, все за пределами его кожи-оболочки не допущено, отгорожено стеной, — он плыл во мраке, который ширился до границ — если таковые существовали — вселенной. Он был одинок в пустоте, в пространстве, в котором не было планет, звезд и микроскопической пыли, не было ничего материального, а следовательно, и само пространство в действительности не являлось пространством, поскольку и оно не может существовать без материи. Даже его присутствие не воздействовало на ту вселенную, на то ничто, которое имело пределы, но сейчас распространялось до бесконечности. Бесконечности, которая тоже не была таковой, поскольку бесконечность должна иметь начальную точку, даже если у нее нет конца. Он, его присутствие — нет-нет, не его самого — не имело массы, чтобы хоть чуть-чуть изогнуть пространство. Он был просто образом, отраженным не зеркалом.
Этот образ получит имя Джефферсон Сервантес Кэрд, но оно не будет идентично имени человека, о котором Дункан мало что помнил. Разве только, по совпадению, он выбрал некоторые черты характера, присущие Кэрду номер один. Хотя это существенно помогло бы Дункану в его усилиях вспомнить технику лжи, он отринул обращение в банк данных за файлом с идентификационными данными о первых семи персонах. То немногое, что он знал о них, он почерпнул от Сник и записей опытов. Без сомнения, Каребара обращался к этим файлам, но его в основном будет волновать — вспомнил ли Дункан технику лжи. Вполне возможно, Каребара и не собирался интересоваться воспоминаниями Дункана о подробностях личной жизни Кэрда. Даже если бы профессор и полюбопытствовал, Дункан мог ответить, что помнит только методику.
«Может, и вправду, — думал Дункан. — Откуда мне знать, что я создаю? Возможно, есть какая-то утечка из Кэрда, а я представляю мнемонический видеоряд в моем мозгу? Или в одном из моих разумов?» У него не было ни малейшего сомнения: то, что он делает, обещает воплотить эту мощную возможность. Единственное, в чем он сомневался, так это в способности кого-либо другого использовать его приемы. Создание новых образов казалось Дункану смехотворно легким. Оттого, что сам он уникален. Счастливый комплекс генетических признаков — неповторимый — в сочетании с особенной семейной обстановкой и создали его — единственного, кто мог проявить свои индивидуальные способности.
А может, и не надо? Достаточно сделать хоть что-то такое, что поддержало бы уверенность Каребары и Руггедо в его пользе.
Тотчас же, устремляясь к образу Кэрда II и в то же время — прочь от него, в темной бездне пронеслась яркая синяя точка.
Нет направления в этом непространстве. Движение куда-нибудь в этой среде — даже непространство — среда — означало движение повсюду. Вот синяя частица разрослась и заполнила все видимое и не видимое Дунканом. Несущаяся куда-то нить, извивающаяся вдоль своей продольной оси, ее ровный свет, превратившийся в стремительную синеву. Она охватила Кэрда II, хотя Дункан еще смутно различал его. Затем синева сжалась, сокращая, стягивая непространство, так что Кэрд II, ярко светясь, делался единственным объектом, который был виден Дункану и о котором он мог уже думать. Откуда у него эта способность думать и не думать о том, о чем ему и рассуждать-то не должно было.
Нить, которая соединилась с Кэрдом II, слилась с каждой частицей его тела. Семьдесят пять триллионов клеток включали в себя теперь сведения, идентичные информации в банках данных лишь постольку, поскольку они относились к способам лжи. В ядре каждой клетки стремительно двигалась синяя нить, которую невозможно было обнаружить ни химическими, ни электронными средствами. И еще — представлялось Дункану, — что за печаль, если ее не поймать научным методом?
Удержать синюю нить в орбите ее поля — все, что требовалось Дункану, чтобы стать Кэрдом II.
Фигура Кэрда принялась вращаться, как пропеллер древнего самолета медленно, затем быстрее, быстрее… пока его лопасти не слились в единую голубизну. И как если бы невидимая хватка электромагнитного поля вдруг разжалась, оно вытолкнуло эту голубизну вперед. И назад и в стороны — в трех направлениях, и внутрь голубизны и наружу.
