Николай Петри - Зеркало в руках
Дав напитку потомиться на медленном огне, Хай Рэ вновь полез в котомку и достал небольшой брусочек жареной оленины. Немного подумав, отрезал половину и вернул её на место — в узкий глубокий карман. Оставшийся кусочек стал макать в напиток и, зажмурившись, с наслаждением обсасывать. На нехитрую пищу пустой желудок тут же отозвался голодными спазмами, но видец этого не замечал. Его отрешённый взгляд упёрся в пустоту, челюсти размеренно двигались, изредка прерываясь для того, чтобы отхлебнуть очередной глоток из закопчённого котелка.
Хай Рэ вспоминал…
8.…Что-то сломалось внутри него, потому что он перестал воспринимать мир таким, каким видел его раньше — в течение всей долгой и очень непростой жизни. Лёжа целыми днями в своей келье (после страшных событий с Комнатой радости все жилые семейные ниши стали именовать только так — кельи), Хай Рэ ждал лишь одного: когда же, наконец, боль в груди, всё чаще и чаще навещавшая старого видеца в урочный и неурочный час, окончательно затопит его, в одночасье, превратив жилистое тело в хладный труп и отправив туда, где его давным-давно дожидаются и мать, и жена, и оба сына, и все многочисленные сверстники. Боль рвала тело на части, заставляя Хай Рэ замирать в томительном ожидании: вот сейчас… вот сейчас…
В один из таких моментов в его келью вошёл Таби Ёр — бессменный грохочун в течение четырёх рук зим. Он осторожно присел на ложе, с участием коснувшись холодных пальцев видеца.
— Что с тобой? — спросил он вполголоса.
Хай Рэ всмотрелся в лицо друга. Таби Ёр тоже выглядел довольно старым, но и он был много моложе видеца.
— Я понял, Таби, — моё время пришло…
Грохочун непонимающе покачал головой.
— Если ты о том, что произошло на ристалище, то…
— Нет, — перебил товарища видец, — дело не в тиграх. — Хай Рэ с трудом сел на ложе. — Дело во мне…
Таби Ёр придвинулся. Негромко попросил:
— Говори.
— Я перестал видеть… — Хай Рэ поднял печальные глаза на давнишнего друга. — Уже в течение трёх ночей я пуст внутри, как грот Забытых Крикунов…
Таби Ёр долго молчал, потом положил руку на плечо Хай Рэ. Сказал с явным облегчением в голосе:
— Ну что ж, будешь теперь сидеть в главном зале у костра, учить молодых и рассказывать им…
— Погоди! — оборвал грохочуна видец. — Наверное, ты не понял — я пуст. Совсем!
Грохочун как-то странно посмотрел на Хай Рэ. В его глазах читалось недоверие.
— Разве такое может быть?.. — с сомнением спросил он.
Хай Рэ пожал плечами, подумал недолго, заговорил с болью в голосе:
— Я хотел тебя просить об одолжении…
— Если ты об уходе за По-Гост, то я против! — не дослушав, резко проговорил грохочун.
Хай Рэ укоризненно посмотрел на друга.
Таби Ёр смутился.
— Прости, но сейчас такое тяжёлое время, — виновато вздохнув, торопливо пробормотал он. — Нас становится всё меньше, а ты…
— Я старше вас всех. Я столько пережил за эти годы и я… — Хай Рэ ненадолго замолчал. — Я очень устал. Правда! Много лунных циклов мне снятся жена и дети. Мне стыдно перед ними, потому что я один прожил столько, сколько все они вместе взятые. Я хочу пойти к ним. Не препятствуй мне, ладно? — Хай Рэ просительно заглянул грохочуну в глаза.
Таби Ёр вздохнул.
— Мне будет нелегко одному… — тихо сказал он после долгой паузы.
Хай Рэ усмехнулся.
— Ты не один. Молодые давно наступают тебе на пятки. Помнишь, как Фучи Га втайне от тебя изготовил свёрток и засыпал в него вместо потайной грохочущей смеси сухой помёт летучих мышей. Выкрасил он его охрой столь искусно, что ты обнаружил подмену лишь во время охоты!
Таби Ёр хмыкнул.
— Конечно, помню! Теперь этот сорванец готовит свёртки лучше меня.
— Вот видишь…
Прошло некоторое время, прежде чем Хай Рэ напомнил:
— Так ты… не будешь препятствовать мне?
— Я поддержу тебя на совете. — Не сразу ответил грохочун. — Только…
— Что?
— Сможешь ли ты попасть в Забытую Долину? Путь-то туда для одиночки нелёгок.
Прежде чем ответить, Хай Рэ долго прислушивался к себе, пытаясь угадать, что именно подскажет ему проверенный годами тихий душевный шёпот. Так ничего и не услышав, твёрдо ответил:
— Я дойду.
— Может быть и так… — неуверенно отозвался Таби Ёр. — Во всяком случае, на исходе зимы, когда нам придётся везти туда всех ушедших от нас соплеменников, я смогу убедиться в твоих словах.
— Если ты окажешься в Забытой Долине, то не забудь снять с моей шеи одну вещицу — ты сразу поймешь, о чём я говорю…
— А как же звери? — с сомнением спросил Таби Ёр.
Хай Рэ впервые за время их непростого разговора открыто, почти радостно улыбнулся.
— Эх, грохочун, грохочун, — с теплотой в голосе произнёс Хай Рэ, — из тебя никогда бы не получился видец. Ведь ты замечаешь только то, что лежит у тебя под ногами!
— А как же иначе?! — искренне удивился Таби Ёр.
— Ни один зверь не посмеет охотой нарушить спокойствия Забытой Долины, — назидательным тоном проговорил Хай Рэ.
— Ты-то откуда знаешь? — не поверил Таби Ёр.
Хай Рэ коротко вздохнул.
— Я это видел, — сказал он. — Видел так же отчётливо, как сейчас вижу тебя…
9.Хай Рэ вздрогнул.
Воспоминания продолжали кружиться в сознании подобно весеннему хороводу молодых девушек, лаская взор приятным разноцветьем одеяний, но внутренний недремлющий страж — многоопытный видец — почувствовал скрытую опасность.
Губы продолжали понемногу тянуть из котелка терпкую жидкость, а левая рука уже легла на отполированную тысячами прикосновений деревянную рукоять ножа. Длинное лезвие, матово блеснув, скользнуло из ножен. Медленно оторвав от губ приятное тепло котелка, Хай Рэ бросил взгляд на котомку — далеко ли она лежит, и успеет ли он схватить прикрытый ею топор?
Справа, там, где несколько высоких елей росли очень близко друг к другу, мелькнула тень. Хай Рэ похолодел: ирбис — снежный барс! (Шкурой этого свирепого хищника мало кто мог похвастаться в их общем Доме. Говорят, давным-давно, когда люди жили в домах, стены которых были не из природного камня, снежный барс выглядел совсем иначе: был менее кровожаден, имел меньшее по длине тело, не обладал ужасающими по виду и остроте клыками. Но это было так давно, что в подобные небылицы никто уже не верит…)
Протекла напряжённая минута, в течение которой Хай Рэ сумел во всех подробностях рассмотреть огромную кошку. Ирбис был молод. Быть может, пять или шесть полных зим — самый расцвет для силы и ловкости. Зверь стоял в пятидесяти шагах от видеца, не прячась, не пугаясь ни человека, ни костра. Это было странно и… страшно. Наверное, хищник знал о своей всёсокрушающей силе и оттого открыто демонстрировал её.
