Геннадий Прашкевич - Шкатулка рыцаря (сборник)
Я боялся работать веслами, они здорово скрипели, и поначалу плыл, повинуясь изгибам течения. Иногда берег был так близок, что ветки скребли по деревянному борту. «Меня явно пытались убить… В самолете это была случайность, но у озера…»
До боли в глазах я всматривался в прибрежные заросли. «Будут ли меня преследовать? Скоро ли обнаружат убитого водителя? Не решат ли они, что это сделал я?»
Смеркалось.
Я сильно устал.
Увидев большой остров, я причалил.
Остров порос пальмами и колючими зелеными кустами, но вдоль берега тянулась неширокая каменистая полоска. Я вытащил лодку и надежно укрыл ее. Сигареты у меня были. Я хотел открыть термос с кофе и вдруг услышал странные звуки, будто по камням волочили что-то металлическое.
Люди… Опять люди… Они высадились с длинной деревянной баржи чуть ниже того места, которое я сам выбрал для стоянки, и теперь разгружали плоские ящики. Судя по легкости, с которой они их носили, ящики были пустые. С реки сверкнул сигнальный фонарь. Раз, другой. С реки крикнули по-испански: «Где Верфель?» Ответили тоже по-испански: «Еще не пришел».
Ругаясь, один из незнакомцев пошел берегом вверх по течению и наткнулся на мою лодку. Теперь скрываться не было смысла. Я спустился по плоским камням и окликнул нежданных гостей. Они повернулись ко мне и замерли. Большего удивления просто невозможно представить, будто они действительно встретили дух Колумба или великого Писсаро. Все они были одного роста и в одинаковой одежде – полосатые легкие рубахи, плотные брюки, резиновые сапоги. Ближайший ко мне – рыжий, веснушчатый, с глазами, под которыми отчетливо набрякли мешки, резко спросил:
– Что ты делаешь на острове?
– Ловлю рыбу.
Они переглянулись.
Моя ложь была очевидна.
– Ты один?
– Жду товарищей.
– Не лги! Не будь виво!
Они принимали меня за проходимца.
Но это было лучше, чем снова попасть в странную обсерваторию.
– Чем ты ловишь рыбу? Ты кто? Твои товарищи – они тоже рыбаки?
Кто-то, не выдержав, ткнул меня кулаком. Но на реке вновь сверкнула мигалка, и они сразу забыли обо мне. Да и я о них забыл, потому что по реке медленно двигалась… субмарина! Легенды индейцев о змее-боиуне получали некоторое подтверждение. Медленно, с какой-то даже торжественностью субмарина миновала остров и вошла в широкую протоку. Я напрасно искал опознавательные знаки. Их не было. Зато из-за острова вылетел катер. Вслед за накатившим на берег валом он мягко ткнулся в песок, и с борта спрыгнул человек – тот самый, что вывел меня из сельвы. Как ни странно, он спросил, указывая на меня: «Кто это?»
– Виво! – заявил рыжий. – Он все время врет!
И попросил: «Спроси, Отто, зачем он на острове».
Верфель, так звали моего знакомца, подошел и длинными холодными пальцами поднял мне подбородок.
– Компадре…
Он наконец узнал меня.
– Не ожидал увидеть вас так быстро…
– Этот человек – виво! – повторил рыжий.
Верфель кивнул ему, повернулся и поманил меня за собой.
Провожаемые недоуменными взглядами, мы спустились на берег к катеру, и тут, пристально глядя мне в глаза, Верфель спросил: «Что видел?»
Я пожал плечами. Я не знал, что ему ответить.
– Наверное, вы из германских латифундистов? – спросил я.
– Моя родина «Сумерки», – неожиданно ответил он.
– Примерно так ответил в свое время химик Реппе, – усмехнулся я. – По крайней мере, очень похоже. Химик Реппе ставил опыты на людях в стенах концерна «ИГ Фарбениндустри». Нацистский концерн, если помните. Химик Реппе скупал польских женщин по сорок марок за штуку и еще находил, что это дорого. На допросе он так и сказал: «Моя родина «ИГ Фарбениндустри».
Верфель отвернулся. Потом произнес негромко:
– По реке лучше следовать ранним утром. Так безопаснее.
И вдруг мне показалось… Нет, это не могло быть правдой… Вдруг мне показалось, что он напряженно ждет удара… Я ведь и правда мог его ударить и угнать катер, но… Он стоял спиной ко мне… И время ушло…
– Бор! – крикнул Верфель. – Проводи рыбака!
Только после этого он повернулся и презрительно процедил:
– Не имел чести знать химика Реппе. Но имеющий родину так и должен отвечать.
С берега, недовольно ворча, спустился рыжий.
– Поднимайся на катер, – приказал он мне.
Нас оттолкнули от берега, и катер медленно начало относить течением.
Верфель смотрел на меня, и во взгляде его читались усталость и разочарование.
Не так уж далеко уплыл я от обсерватории – часа через два катер ткнулся носом в знакомый пирс.
– Иди спать, виво!
Рыжий не собирался меня провожать.
Мало того, он сразу же развернулся, и скоро шум мотора затих.
Я остался один на теплой бетонной дорожке, на которой ничего не изменилось – даже «фольксваген» стоял там, где я его бросил. Выкурив сигарету, я шагнул к берегу, но из-под навеса, где я нашел весла, выступила угрожающая тень.
Сплюнув, я сел в машину и дал газ.
Дежурный встретил меня у самого входа.
«Вы потеряли свою комнату, – укоризненно произнес он. – Она уже занята. Меня просили проводить вас в музей. Примиритесь с неизбежными неудобствами. Может, вам придется провести в нем пару дней, не знаю».
И в лифте он был крайне предупредителен.
Правда, в помещение музея не вошел, остался за дверью.
И сразу вспыхнул свет, будто кто-то специально нажал спрятанный выключатель. И на огромной стене передо мной высветилась свастика.
Музей
Или солярный знак?
Хотя вряд ли, вряд ли.
Свастика занимала слишком видное место, чтобы придавать ей столь невинный смысл. А стену напротив занимали портреты и огромная карта полушарий. Больше в зале ничего не было. Даже стула. Пока я медленно шел к портретам, в памяти всплывали имена крупных нацистов, сумевших скрыться после падения Третьего рейха. Я был причастен к розыску некоторых военных преступников, знал историю многих. Рудольф Хесс, комендант Освенцима, арестован весной 1946 года… Эрих Кох, рейхскомиссар Украины, арестован в 1950 году… Рихард Бер, преемник Хесса в Освенциме, арестован в 1960 году… Клаус Барбье, начальник гестапо в Лионе, арестован в 1973 году…
Этим не повезло. Как не повезло доктору Менгеле и Эйхману.
Но исчез Гейнц Рейнефарт, скрылся Борман. Я хорошо помнил сенсационные шапки в газетах 1972 года. «Мартин Борман жив! Мартин Борман ведет жизнь процветающего бизнесмена!» Об этом якобы заявил американский журналист и разведчик Фараго, по версии которого Мартин Борман, бежавший из гитлеровского бункера незадолго до падения Третьего рейха, добрался до Латинской Америки и канул в небытие лишь для широкой публики. Не зря текст последней телеграммы Бормана, отправленной из рейхсканцелярии, гласил: «С предложенной передислокацией в заокеанский юг согласен. Борман».
