Геннадий Прашкевич - Костры миров (сборник)
– Ты помолодела. Ты стала еще красивее. Тебя это тоже не портит, – ответил я в унисон.
– Ты звонил мне?
Я кивнул.
– Наверное, ты звонил и Андрею Михайловичу?
Я усмехнулся:
– Ты же знаешь, и то и другое приводит к одному результату.
– Юренев?
– Да.
– Ему ты звонить не стал?
– Конечно. Но он пришел сам. Я его видел.
Ия кивнула:
– Я знаю. Иногда я неделями живу у Андрея Михайловича.
– У Козмина? – вспыхнул я. – Тогда почему меня все время направляли к Юреневу?
Ия мягко улыбнулась, ее прохладная рука лежала в моей ладони:
– Ты все хочешь знать сразу. Так не бывает.
И все это время она рассматривала меня. Не нагло и беззастенчиво, как Юренев, но внимательно, вникая в каждую мелочь. Что-то ее беспокоило. Она ничем не выдавала этого, но я почувствовал – что-то ее беспокоит. Потом она облегченно вздохнула и положила руку мне на грудь:
– Ты все еще таскаешь в кармане копейку?
Я растерялся, я никак не ожидал такого вопроса:
– Да.
– Можешь выбросить. Я тогда ошиблась.
Я окончательно растерялся:
– Вы что, впрямь научились читать чужие мысли?
– Это несложно, – сказала Ия со вздохом.
Она вытянула руку перед собой, и на раскрытой ладони сверкнула монетка.
Я, вздрогнув, схватился за нагрудный карман.
– Эта она, не ищи, – сказала Ия печально. – Ты тогда здорово нам помешал. Там, на Алтае. Но сейчас и это не имеет значения.
– Помешал? – не понял я. – На Алтае?
Она кивнула, все так же печально рассматривая монетку.
– Чем помешал?
– Не надо об этом…
Она медленно вытянула руку над тихим ручьем. Монетка блеснула и исчезла в воде.
– Фокусники… – пробормотал я, но впервые за последние сутки мне было в Городке хорошо, впервые я не пожалел, что остановился здесь.
– Оставь… – Ия обхватила колени руками и внимательно посмотрела на меня. – Почему ты все же взялся за чукчей?
– За юкагиров, – терпеливо поправил я. – За первых сибиряков. За первых русских в Сибири.
– Но и за чукчей тоже, – почему-то для нее это было важно.
– О них там совсем немного.
Не знаю, почему я спросил:
– Знаешь, сколько страниц занимает история освоения Сибири в школьном учебнике?
– Не знаю.
– Всего одну. Ермак, разумеется. Дежнев, Хабаров, кажется, Атласов.
– Этого мало?
– А ты как думаешь? – удивился я.
Она пожала круглыми вязаными плечами:
– У меня не государственный ум. Я не историк.
Снова заболело сердце. Равнодушие Ии к истории ничуть не удивило меня, и все равно это было неприятно.
– Как ты себя чувствуешь?
Я тоже пожал плечами. Я чувствовал себя скверно. Стоило мне заговорить об истории, как вернулась боль. Эта боль пульсировала в висках и в сердце.
– Сейчас легче? – Ия прохладными узкими ладонями сжала мне виски.
– Легче…
Я задыхался:
– Сейчас отпустит…
Меня действительно отпустило.
– Часто у тебя так?
– Часто. Но обычно ночью. Днем это впервые… Наверное, недоспал сегодня… – Я настороженно прислушивался ко все еще бьющемуся с перебоями сердцу. – Наверное, не выспался.
– На тебе лица нет.
– Ничего… Все прошло…
Ия ласково провела рукой по моему горячему, вмиг взмокшему лбу:
– С тобой давно так?
– Два года.
– Два года… – откликнулась она как эхо.
– Только не впадай в задумчивость, – попросил я. – Когда ты впадаешь в задумчивость, ты куда-то исчезаешь. Я не хочу, чтобы ты исчезла.
– Я не исчезну.
Мы засмеялись.
– Как это у тебя получилось? – спросил я. – С монеткой. Как она оказалась у тебя в руке?
– Ты ведь сам говоришь – фокусники. Мы здорово на этом поднаторели.
Она улыбнулась, глядя на меня так, как умела глядеть только на Алтае.
– Хорошо, что ты приехал. Мы ждали тебя.
– У вас тут крыша поехала, – я опять почувствовал приступ упрямства. – Я не собирался сюда приезжать. Я приехал совершенно случайно. Никто из вас не мог знать, что я приеду.
Мне хотелось обнять Ию. Потому я и грубил.
Она засмеялась.
Просто засмеялась, и мне сразу стало легче.
Я видел Ию, я к ней прикасался, – это было хорошо.
Я не знал, увижу ли ее завтра, позволит ли она себя поцеловать, – это было плохо.
И еще…
Я не знал, говорить ли ей о странных фотографиях, особенно о той, где мы с нею изображались целующимися именно в этом овраге.
Я невольно осмотрелся. Наверное, надо сказать.
И сказал.
Ия не удивилась:
– Фотографии в гостинице?
Я не стал крутить:
– Помнишь Славку? Ну, фотокор, с тощей шеей. Выглядит, как пацан, но на самом деле он мастер. Я отдал фотографии ему. Он обещал проверить – не подделка ли?
– Не подделка, – сказала Ия. – Фотографии надо забрать.
Она вдруг улыбнулась:
– Перепугал, наверное, мальчишку. «Мастер»… И вообще… – Ее синие глаза притягивали, смеялись. – Хорошо, если в таких случаях ты будешь сперва советоваться со мной или с Юреневым.
– С тобой, – сказал я быстро.
– Ну, пусть со мной, – послушно откликнулась Ия. Но, подумав, добавила печально: – Но лучше все же с Юреневым. Он сильней.
Глава VIII
Телефон, швейцар, хор женщин
– Пойдем…
– Куда?.. – Я и думать не мог, что вспомню Ию так быстро.
– Хочешь, к тебе… В гостиницу…
– Хочу. Только там швейцар.
Мы рассмеялись.
– Не завидуй швейцару, – сказала Ия. – Его Юренев гонял вокруг квартала. Сперва пил с тобой, а потом гонял швейцара. Чем-то швейцар не показался Юреневу.
– Наверное, наглостью.
– Нет, – сказала Ия, – этот швейцар просто боится Юренева.
– Такие никого не боятся.
– Нет, ты не знаешь…
Ия задумалась:
– Если будешь сегодня гонять швейцара, помни, он, конечно, нагл, но уже не молод.
– Обещаю.
Мы шли, вдруг останавливаясь, чтобы поцеловаться. Вверху, пусть на пустой, но улице, это пришлось оставить, зато мы прибавили шаг.
Швейцар на входе в гостиницу стоял все тот же – мордастый, тяжелый. Он взглянул на нас подозрительно, но, узнав Ию, впустил.
– Ты обедала?
– Нет.
– Может, зайдем в ресторан?
Ия энергично затрясла головой.
– Ладно, я закажу что-нибудь в номер, – сказал я. – Ты вот не знаешь, а я здесь живу на положении иностранца.
– Я знаю.
Мы засмеялись.
Нас все веселило.
Еще утром я думал об Ие с обидой и болью, сейчас все куда-то ушло… Куда? В прошлое?.. Не знаю… Честно говоря, там, в прошлом, отнюдь не всегда все было плохо…
