Павел Молитвин - Наследники империи
Вокам не испытывал ненависти к Кулькечу, но лучше было самому подтолкнуть заговорщиков к действию, чем позволять им нанести удар в соответствии с их планами, в удобном им месте и выбранное ими время. И драка Азани с ярым приверженцем ай-даны вполне могла быть принята заговорщиками за сигнал к убийству яр-дана. Во всяком случае поединок, отвлекший внимание собравшихся от Баржурмала, должен был показаться несдержанным высокородным юнцам подходящим случаем, дабы прикончить сына рабыни. Ибо Хранителя времени они любили не многим больше яр-дана, почитали себя не дурее его и не видели особого греха в том, чтобы внести кое-какие изменения в планы жрецов.
«Тысячеглазый» дождался завершающего удара Азани, вокруг которого уже крутили руки оставшимся в живых заговорщикам, и нетерпеливо забарабанил пальцами по ограждению террасы. Базурут не мог ограничиться этой горсткой безумцев. Что-то еще непременно должно было произойти: что-то готовилось, набухало, назревало — он предвидел и высчитал это. Да и чутье подсказывало: худшее впереди. Впрочем, главное он уже успел сделать — яр-дан укрыт, и что бы теперь ни случилось…
— К оружию! Измена! Все сюда! — неожиданно раздался истошный вопль сверху, с третьей, самой высокой террасы, и сердце Вокама забилось гулко и часто — вот оно, началось!
— Гляди, это шуйрусы! — Выступивший из-за спины «тысячеглазого» Регл указал вверх, и Вокам увидел на фоне золотисто-розового закатного неба стаю огромных перепончатокрылых тварей, первая из которых, снизившись над третьей террасой, выпустила из когтистых лап тяжелый, звонко звякнувший о плиты мощения тюк.
— Оружие для заговорщиков! Так вот что замыслил Базурут! — Вокам вздохнул с облегчением. Большая резня и никаких затей — вот как это называется. — Подавай сигнал «статуям».
Стоящий рядом с Реглом, чуть позади Вокама, человек ударил в маленький поясной барабан, и тут же со двора ему тяжким грохотом ответили горбасы. Рокот больших барабанов заглушил крики и заставил высокородных на мгновение оцепенеть. Затем сами собой стали падать холщовые покровы, укрывавшие, как оказалось, вовсе не каменные скульптуры, а легкие деревянные каркасы, внутри которых находились лучники Ильбезара в полном боевом доспехе. Горбасы умолкли по мановению руки Вокама, и в наступившей тишине он громко обратился к толпившейся на террасах и во дворе парчовохалатной знати:
— Почтенные гости! Прошу вас немедленно укрыться в стенах Золотой раковины! Скорее, изменники, покушающиеся на жизнь яр-дана, уже получили оружие от своих сообщников, находящихся за стенами дворца!
Последние слова «тысячеглазого» были заглушены яростными криками и звоном оружия — на верхней террасе сторонники ай-даны и Базурута уже избивали оказавшихся там по неведению приверженцев яр-дана и всех прочих, не пожелавших немедленно примкнуть к заговорщикам. В воздухе запели первые стрелы Ильбезаровых лучников, старавшихся перекрыть ведущие наверх открытые беломраморные лестницы, а люди Вокама, распахнув десяток дверей на первом, втором и третьем этажах дворца, уже уводили высокородных с террас и двора, стремясь, насколько возможно, предотвратить затеянную Хранителем веры резню…
О том, что затевается большая резня, имперский казначей догадался, когда увидел, с какой целеустремленностью вслед за Уагадаром начали подниматься на третью террасу высокородные, не скрывавшие своих симпатий к ай-дане и Базуруту. Группами и по одному, они взбирались по всем восьми лестницам, и случайностью это никак не могло быть хотя бы потому, что не было среди них ни одного приверженца яр-дана, и ежели они поднимались вверх, то казначею следовало, конечно же, спускаться вниз, и так кое-кто из наиболее наблюдательных представителей знатных семейств, не желавших прослыть заговорщиком, и поступил. Однако желание во что бы то ни стало выяснить, каким способом Хранитель веры намерен вооружить пришедших на пир с одними кинжалами гостей, заставило Пананата, вопреки здравому смыслу, не спешить во двор, а занять позицию посреди террасы, между двумя лестницами.
Затеянная во дворе драка была явно прелюдией к чему-то более серьезному, и имперскому казначею хватило одного взгляда на дюжину высокородных молокососов, попытавшихся добраться до яр-дана, чтобы понять: большая часть их будет немедленно перебита, а остальных обезоружат и сволокут в темницу. Не зря же Уагадар, едва взглянув вниз, поспешил отойти ко внешнему краю террасы, всем своим видом давая понять сообщникам, что не имеет к происходящему во дворе ни малейшего отношения. Желтый халат его был виден издалека, и, заметив, что на всех четырех сторонах огибавшей двор верхней террасы собрались, сбившись в плотные группы, все приглашенные на пир служители Кен-Канвале, Пананат понял развязка близка. Хотя ему, так же как и Вокаму, до последнего момента было неясно, что же затеяли ярун-ды, и тварей с огромными перепончатыми крыльями он обнаружил в закатном небе, лишь когда те оказались над Золотой раковиной.
Прежде других заметили шуйрусов приставленные к Уагадару соглядатаи Вокама, переполошившие криками своими весь дворец и тут же заколотые оказавшимися поблизости высокородными. А затем крылатые твари, повинуясь движениям воздетых в небо рук желтохалатных жрецов, сбросили к их ногам присланные Хранителем времени тюки с оружием. Загремевшие во дворе горбасы и появившиеся из-под укрывавших скульптуры холстин лучники Ильбезара уведомили имперского казначея, что меры по пресечению большой резни приняты и если он не хочет оказаться в числе жертв, то должен немедленно исчезнуть с верхней террасы.
— Ко мне! Все верные яр-дану, ко мне! Мананг! Ма-нанг! — зычным голосом воззвал Пананат, без особого удивления отметив, что в призыве этом особой необходимости не было. Большая часть находившихся на верхней террасе высокородных, не посвященных в замыслы Базурута, ведомая безошибочным чутьем, уже спешила к нему со всех сторон. За ними следовал оказавшийся на крыше дворца десяток лучников Ильбезара, сообразивших, что попали они в самую гущу событий и пользы здесь от их дальнобойного оружия будет мало, если им не удастся объединиться.
Имперский казначей не задумывался над тем, почему все эти люди устремились к нему еще прежде, чем он позвал их. Это было естественно: случалось, над ним хихикали и потешались за глаза, но едва ли кому-нибудь из парчовохалатных хоть раз пришло в голову усомниться в его честности и граничащей с безрассудством отваге. Высокородные знали, что, к кому бы он ни примкнул, сделано это будет из самых чистых побуждений, ибо честь свою Бешеный казначей привык блюсти так же строго, как и вверенную его попечению казну. А это значило, что безоружных он в обиду не даст и кровь невинных даже союзникам своим проливать не позволит.
