Евгений Лукин - Сокрушитель
Леша Баптист с лицом оторопелым и озабоченным обхаживал и ощупывал это новоотгруженное хозяевами чудо.
— Может, Ромку позвать? — неуверенно предложил он.
— Ну да, Ромку! — тут же вскинулась Клавка. — А тюбики кому? Тоже Ромке? Или этой цаце его?.. А если так и дальше дело пойдет?
Пьяненькая и веселая Маша Однорукая сидела на глыбе поменьше и болтала ногами.
— А чего? — задорно сказала она. — Вот, помню, год назад… Тебя еще, Клавка, не было… Мы ж тут субботник устроили. Легкие камушки-то все раздолбали, а трудные остались… Так мы их, значит, коллективом…
— А как потом тюбики делили? — с подозрением спросила Клавка.
— А поровну!
Клавка замолчала, что-то, видать, напряженно подсчитывая в уме. Седенький розовый Сократыч печально оглядывал глыбу издали.
— Что, собственно, подтверждает мою последнюю версию… — изрек он наконец, обводя всех младенчески невинным взором. — Не знаю почему, но камушки становятся все крупнее и крупнее. Я уже начинаю опасаться, как бы нас не постигла судьба побирушек…
— Дедок, ты субботник помнишь? — перебила его Маша. — Во повкалывали, а?
Но тут из проулка послышалось шлепанье бегущих ног, и все невольно обернулись на звук. Из-за скругления опоры вылетел Ромка — с таким видом, будто за ним надзорки гнались. Остановился. Одичало оглядел собравшихся.
— Сидите? — крикнул он звонко и зловеще, хотя из присутствующих сидела одна только Маша. — А тарелка-то улетела!
Последовала немая сцена. Известие ошеломило всех. Предполагалось, что выбраться отсюда просто невозможно. Правда, Крест не однажды хвастался, что убежит, но на то он и Крест… Зашевелились, переглянулись ошарашенно… Клавка опомнилась первой.
— Двумя дармоедами меньше! — брякнула она напрямик.
— Тремя, — поправил Ромка. — С ними еще новенький увязался.
Леша Баптист с весьма таинственным, чтобы не сказать злодейским выражением лица, крадучись, канул в противоположный проулок. Не иначе — делиться новостью пошел.
— Простите, Рома… — послышался взволнованный голосок дедка Сократыча. — Но это точно? Вы не ошибаетесь?
— Ну, сам пойди посмотри! — запальчиво предложил тот. — Выхожу на площадь, а тарелки — нету!
— Неужели домой попадут? — вымолвила трезвеющая на глазах Маша Однорукая.
— Совершенно не обязательно, — мягко заметил дедок. — Попасть они могут теперь куда угодно… Кто вообще утверждал, что Земля и этот наш мирок — единственные остановки маршрута?..
Он уже хотел было развить эту глубокую мысль, как вдруг осекся и округлил прозрачные голубенькие глаза.
Из-за того же угла, откуда недавно вылетел взбудораженный Ромка, вышли, устало доругиваясь на ходу, мрачный Василий и не менее мрачный Крест.
— С петухами он в побег не идет! — цедил Василий. — А с ментами, значит, идет. У, трекало! Вторая немая сцена была куда короче первой.
— С приехалом вас! — радостно завопила Маша Однорукая. — Путешественнички вы наши!
— Что случилось, Василий? — кинулся навстречу жадный до сведений дедок.
Василий насупился и матерно пошевелил губами.
— Да вышли на минуту из тарелки, — расстроенно объяснил он. — А она, сволочь такая, тут же закрылась — и с концами… Пойти к Пузырьку напиться, что ли? Зла не хватает…
— Пузырек в долг не наливает, — чуть ли не торжественно объявила Маша Однорукая. Василий с ненавистью огляделся.
— Черт, железяка в тарелке осталась… Слушай, Сократыч, дай свою на минуту!
* * *
Дождавшись, когда компания, подобрав все капсулы, покинет пустой пятачок (даже колоссальная кубических очертаний глыба — и та не избежала общей участи), Крест повернулся и обогнул опору. Там, понуро прислонясь к золотистой, словно набранной из коротких соломинок стенке, ждал своей участи Никита Кляпов.
— Ты! — Крест наставил указательный палец Никите в грудь. — Ты понял, пидор противный, что это мы из-за тебя не улетели?
— Я не хотел… — беспомощно начал Никита, чувствуя уже, что договорить не дадут.
— Ты понял, сколько ты теперь мне должен? — нависал над ним Крест.
— Сколько? — испуганно выдохнул Кляпов.
— Сделаешь сегодня двадцать тюбиков. Не сделаешь — включаю счетчик. — Крест страшно подался вперед. — Да? Да? Нет? Да? Нет? Да?
— Да… — шепнул Кляпов и, обмякнув, закрыл глаза.
ЧАСТЬ II
ГЛАВА 17
Труд этот. Ваня, был страшно громаден…
Николай НекрасовВасилия разбудило робкое прикосновение к плечу. Первое, что он увидел, открыв глаза, были стеклянные корешки оборванных световодов, свисаюшие из бледно-золотистой пористой стены, и по корешкам этим ритмично, как в танце, бегали радужные отражения вспышек. Сами стены, понятно, не отражали ничего… Пузырек на днях из штанов вылезал — доказывал, что стены эти вроде бы впитывают свет. И запросто: чем их ни освещай — они все равно светло-соломенные…
Робкое прикосновение повторилось. Василий скосил глаза. Шестипалая опушенная серебристой шерстью лапка деликатно, но настойчиво подталкивала его в плечо.
— Никак жрать захотел? — потянувшись, через зевок осведомился Василий.
— Зать! Зать! — взволнованным чирикающим голосом подтвердил Телескоп. Нагнулся и с трудом приподнял за один конец кривоватый металлический штырь. Не удержал — и уронил с глухим стуком.
— Ничо, бывает, — утешил его Василий и сел в упругой невидимой выемке.
Глянцевитый черный кабель толщиной с мужскую голень выходил из овальной дыры в полу возле самой стены; поднявшись на полметра, скруглялся подобно нефтяной струе и далее тек в десяти сантиметрах над покрытием к центру помещения. Что-то он все-таки содержал в себе весьма ценное, потому что дотронуться до него никому еще не удавалось — некая сила встречала руку и отталкивала. Но если сложить его вот так, кольцом, то эта самая сила образовывала ложбинку, в которой было очень удобно спать…
Итак, Василий сел и с удовольствием стал разглядывать фартук, свисавший со стены тяжелыми чугунными складками. А что? Очень даже солидно смотрится… Четыре световода оборвали, пока выкроили… Кстати, как там с трубой? Василий оглянулся.
— Н-ни хрена себе! — вырвалось у него в следующий миг.
В центре округлого помещения, как и положено, произрастала целая рощица световодов. Главный из них — колонна полуметрового диаметра — замедленными толчками бесконечно гнал то ли вверх, то ли вниз тяжелые сгустки сиреневой мглы. Так вот, у подножия этой колонны, рядом с освежеванным участком кольцевой трубы, по которому, наращивая на него новую кожицу ползали ремонтные улитки, к полу припал крупный пригорок нежного серебристого меха. Он заметно подрагивал и пялился на Василия без малого двумя десятками круглых, как пятаки, глаз.
