Евгений Лукин - Сокрушитель
— Так мы, значит, вам крысы? — прорыдал он. — Крысы мы вам?..
Размахнулся посильнее, явно собираясь обрушить кулаки на покатый лоснящийся кожух, потом вдруг отпрянул и начал медленно-медленно пятиться. Только что, мгновение назад, Никита лыка не вязал. Теперь же, уронив разжавшиеся кулаки, он отступал перед надзоркой — совершенно трезвый. Такое впечатление, что похожий на огромную мокрицу механизм за долю секунды просто изъял из крови Кляпо-ва весь алкоголь до последней молекулы.
Столь сильный испуг, наверное, испытывают лишь проснувшиеся внезапно лунатики…
— Эх ты! — с горьким упреком бросил ему Пузырек, когда надзорка уехала. — Вот и пои вас после этого… Думаешь, легко ее гнать-то?
ГЛАВА 16
Если ты хочешь
Знать,
Как тяжело
Убежать,
— Я знаю один
Рассказ.
Сергей ЕсенинЛетающая тарелка, оживляя собою пейзаж, торчала по-прежнему возле пятиэтажки. Время от времени обитатели маленькой колонии выходили на край льдисто мерцающей площади, смотрели на серый коробок «конуры», на крохотное растопырившее лапки стальное блюдце и, ухмыльнувшись, снова исчезали в соломенно посверкивающем лабиринте. Каждого так и подмывало сходить позубоскалить над незадачливыми беглецами, но, к счастью для себя, оба сидельца успели заработать репутацию невменяемых. Крест вон однажды дедку все зубы выбил одним ударом… Выбил, допустим, совершенно справедливо (соображать надо, что говоришь), да и щелчок за это от надзорки получил неслыханно крепкий — неделю потом заикался… И все же связываться с бывшим уголовником никому не хотелось. А мент — тот и вовсе отчаянный. Додумался! Драку с Крестом учинил!
Отдав Маше Однорукой свежеоторванный моток кабеля на две плетенки и раздолбав в задаток пару глыб (хотя Лика и предупреждала, что, разжившись задатком, Маша по обыкновению уходит в запой), Ромка решил прошвырнуться по окрестностям. Скептически поглядывая на товарищей по работе, бездарно корпящих над простенькими камушками, он шел и прикидывал, не наведаться ли ему в «конуру» и не попробовать ли самому смеха ради что-нибудь намыслить. Куклы Маши он теперь не боялся. Пугало другое, измыслишь вдруг тоже вроде Леши Баптиста что-нибудь этакое — позора ведь потом не оберешься!.. Как это ни забавно, но Ромка уже всерьез начинал заботиться о собственной репутации…
Внезапно где-то поблизости грянул мат-перемат, и из-за скругления опоры навстречу Ромке выскочил от кого-то улепетывающий Никита Кляпов. Следом показался легкий на помине Леша Баптист. Был он разъярен и багроволиц. Слава Богу, сообразил остановиться и, только благодаря этому избежав неминуемого щелчка от мигом подлетевшей надзорки, потряс издали железом.
— Ты мне больше не попадайся, понял? — взревел он вдогонку. — Увидишь, что иду, — в переулок сворачивай!
Задохнувшийся от ужаса Никита Кляпов затормозил в двух шагах от изумленного Ромки. Ткнул себя двоеперстием промеж близко посаженных безумных глаз, потом уставился на собственные пальцы и с омерзением встряхнул всей кистью.
— Он что, сумасшедший? — крикнул Никита, оглядываясь.
Леша Баптист еще раз погрозил железякой, плюнул в сторону надзорки, обдернул на бедрах мутный целлофан — и скрылся.
— Я, главное, подошел… вежливо обратился… — сбивчиво принялся объяснять взволнованный Никита. — Задал совершенно невинный вопрос — а он…
— А насчет чего? — жадно спросил Ромка.
— Я хотел узнать относительно… Ну, словом… — Никита замялся. — Насчет этой… в доме…
— Куклы Маши, что ли? — Ромка заржал. Никита Кляпов смотрел на него с подозрением.
— А вы что-нибудь о ней знаете? Ромка утвердительно гоготнул в ответ. Отсмеялся и напустил на себя важность.
— Значит, так… — начал он, с удовольствием изображая старожила. — Хозяева для нас построили «конуру». Ну и вот…
— Простите, — перебил Никита. — А почему вы их называете хозяевами?
— Ну а как еще? — удивился Ромка. — Конечно, хозяева.
— Простите, — снова сказал Никита. — Но мне кажется, в этом есть что-то унизительное. Конура… Хозяева… Как будто мы домашние животные!
— Ты деда меньше слушай! — обиделся Ромка. — Он тебе такого наплетет!.. Мы — гости, они — хозяева. Чего тут этого… унизительного?
— С гостями так не обращаются… — сдавленно возразил Никита Кляпов. — Но вы начали говорить о доме.
— Ага, — сказал Ромка. — Ну вот… Построили «конуру». И там так: что представишь — то и появляется. Плейер запросто намыслить можно. Если, конечно, знаешь, что у него там внутри… Платы там всякие…
Тут Ромка заметил, что Никита смотрит на него со страхом, и умолк.
— Вы… хотите сказать… — чуть ли не пятясь, вымолвил Никита, — что это не они, а мы сами?.. Ромка не понял.
— Эти вещи, — пояснил Никита. — Вся эта кунсткамера… То есть они предоставили нам все для творчества, а мы…
Он плотно зажмурился и с тихим стоном замотал головой.
— Ну! — радостно вскричал Ромка. В отличие от Никиты он не видел в ситуации ничего трагического. — Никто ж не знает, как что устроено. Вот и налепили горбылей!
Никита Кляпов медленно разъял бьющиеся веки и затравленно взглянул на Ромку.
— А вы? — с горечью молвил он. — Вы тоже к этому приложили руку?
— Не-а, — беззаботно ответил Ромка. — Чего мне там делать? У меня и так все есть.
— Но хоть кто-нибудь… хоть один человек… справился?
— Приплыли! — с достоинством сказал Ромка. — А самогонный аппарат у Пузырька — откуда? Намыслил только так!
Никита Кляпов затосковал, ссутулился, свесил руки чуть не до колен и даже больше прежнего стал похож на маленьких лупоглазых побирушек.
— А уничтожить это уродство… не пробовали?
— Дедок пробовал, — гордый своей осведомленностью сказал Ромка. — У него койка железная не вышла, ну и он давай ее это… уничтожать. Поддается, но медленно, трудно… Даже, говорит, измыслить ее было — и то легче. Ну он и плюнул.
— А кукла? Кажется, вы так ее назвали?.. Для начала Ромка огляделся — нет ли поблизости Леши.
— Только тихо… — предупредил он, понизив голос. — Значит, Леша Баптист… Кляпов вздрогнул.
— Почему баптист?
— Баб тискает, — пояснил Ромка. — Он, короче, дома с ними позапутался, ну там с женами со всякими… И, значит, — сюда…
Кляпов испуганно вскинул слабую руку.
— Я понял, — мертвым голосом сообщил он. — Пигмалион и Галатея…
— Чего-чего? — поразился Ромка, но Никита его не услышал. С изжеванным переживаниями лицом он тоскливо смотрел на свои босые косолапенькие ступни.
