Джеймс Херберт - Гробница
От брюшного тифа умерли отец Юсифа, два его старших брата и сестра. То, что маленький мальчик с матерью остались жить, отнюдь не было чудом или внезапным поворотом судьбы - смерть обычно вслепую выбирает свои жертвы. Вдова с сыном теперь перешли под покровительство отца Азиля. Между двумя женщинами, живущими под одной крышей, быстро возникло согласие; ни одна из них не ревновала и не завидовала другой. Воспитанные в строгих магометанских традициях, они знали, что Коран, столь сурово порицающий внебрачные связи и нарушение супружеской верности, призывает божью благодать на головы тех, кто заботится о калеках, душевнобольных, слепцах и вдовах. Мальчики, Азиль и Юсиф, росли в мире и дружбе, еще более сближавшей их, чем кровное родство.
Хотя вскоре грубые кирпичные хижины, облепленные речной глиной, стали заменять тонкие парусиновые палатки, и вдоль берега Иордана начали воздвигаться целые деревни из неуклюжих, сделанных на скорую руку лачуг, закон "каифа" - пассивная покорность судьбе, которая вполне могла бы быть названа ленью и нежеланием трудиться - был основной нормой жизни палестинских беженцев. Процветал кое-какой мелкий бизнес, но организованное производство так и не было налажено. Для подростков, разделивших со взрослыми тяжесть изгнания, не было устроено ни школ, ни яслей, куда молодые матери могли бы отвести своих малолетних ребятишек. Деморализованные палестинцы полагались на милосердие окружающих, живя скудным подаянием Международного Красного Креста и нескольких других благотворительных организаций; казалось, в их душах, душах фанатиков, ненависть к оставшимся на другом берегу великой реки евреям и злость на предательство местных властей той страны, куда они прибыли, занимали всю необходимую для созидательной деятельности энергию. Накаленные бытовыми неурядицами страсти отводились в эти два громоотвода, и жизнь в гетто протекала так же, как она шла в самом начале переселения арабов из Израиля. Переселенцы купались в своем бессильном гневе, принимая подаяние от цивилизованных стран как нечто само собой разумеющееся. А Мусульманское Братство вовсю раздувало шум вокруг преследуемых и гонимых палестинских беженцев, в то же время подкладывая свежее топливо в огонь ненависти, направленной против этих нечестивых "оккупантов", в то же время пропагандируя идеи великого дела арабской репатриации.
Азиль и Юсиф были детьми гетто, кое-как существовавшими на скудное подаяние чужой страны, смолоду в изобилии хлебнувших горечи и жестокости жизни, которыми судьба щедро снабжала переселенцев, лишившихся крова и обеспеченного куска хлеба. После того как отец Азиля был убит во время восстания против Арабского Легиона короля Иордании Абдуллы (который, выступая заодно с лидерами некоторых арабских стран, преследовал свои политические выгоды в том, чтобы не принимать палестинскую нацию на своей земле, как братьев по вере, а держать их в изгнании на нейтральной территории - таким образом он хотел устранить израильскую угрозу его собственному могуществу на Среднем Востоке) мальчикам пришлось самим содержать свои семьи. К тому времени ООН приняла на себя заботу о палестинских беженцах, и в лагерях стали происходить хоть и небольшие, но все-таки перемены к лучшему. В Ин-эс-Султане появились мечеть, ритуальная скотобойня, склады, большие магазины и центры раздачи пищи. Двоим мальчикам повезло - они стали работать разносчиками кофе. Бойкие парнишки сновали в толпе со своими лотками, предлагая кофе и липкие сладости, сотни раз на дню пробегая привычный путь от магазина до киоска, часто отходя к огромным грузовикам, ожидающим таможенной очистки на мосту Алленби.
Они любили бродить вокруг кафе, прислушиваясь к неторопливым речам взрослых, вспоминающих о минувших днях и об их родных деревнях, оставшихся на другом берегу Иордана. Рыночная площадь всегда была полна острых, пьянящих запахов - ароматных приправ и специй, кардамона в кофе, ладана, смешанных с резким запахом помета животных - верблюдов, ослов, овец и коз. Взрослые вздыхали, тоскуя о прошедших временах, когда на праздники им подавали экзотические блюда, и мальчики смеялись и подшучивали над их воспоминаниями.
Разговоры взрослых постепенно переходили на другие темы. Они со вздохами вспоминали свои брошенные дома, в которых они жили, когда еще живы были их деды и отцы - домики из кирпичей, слепленных из речного ила и навоза животных, побеленные снаружи известкой, домики с широкими плоскими крышами, специально приспособленными для того, чтобы собрать как можно больше дождевой влаги во время вешних ливней. Они вспоминали о деревенских торговцах и искусных мастерах - гончарах, плотниках, башмачниках, седельщиках, ткачах. И всякий раз, когда щемящая грусть переполняла их сердца при мыслях о том, чего они навсегда лишились, на глазах у них блестели слезы. Они вспоминали о том, как жизнь кипела в былые времена вокруг центральной деревенской площади, где был вырыт глубокий колодец и стояли печи, в которых подрумянивались душистые лепешки, где были лавка и кафе, в котором целый день играла радиомузыка. Они вспоминали о том, как в былые дни они наблюдали с открытой площадки кафе за суетой пестрой толпы на этой площади - за медленным движением верблюдов, на которых сидели важные погонщики, за скрипящими повозками бродячих торговцев, запряженными длинноухими серыми осликами, за суетливыми точильщиками и за закутанными в покрывала женщинами, спешащими по своим ежедневным хозяйственным делам.
В конце концов, ностальгию прогоняли воспоминания о славных войнах во имя Аллаха; мужчины, воодушевленные новой темой, хвастались друг перед другом своими подвигами и храбростью в сражениях, своей военной хитростью, с помощью которой им неоднократно удавалось одолеть врага. Недавнюю победу евреев над арабами они считали недоразумением - это слуги сатаны обманом заставили правоверных покинуть свои края и переселиться на чужбину. Враги были воплощением сил зла - джиннами, - принявшими человеческий облик. Евреи - союзники темных сил, а отнюдь не достойные противники, с которыми можно биться в открытом и честном бою. Пророк Мухаммед возвестил, что евреи стоят вне законов Аллаха, и потому да испепелит нечестивых гнев господень, да падет кара Аллаха на их преступные головы.
Так говорили старшие; Азиль и Юсиф внимательно прислушивались к их речам. Их томило неясное чувство тоски по родной земле, которой они никогда не видели, но о которой так часто слыхали от взрослых, их переполняла горечь утраты той вольготной, прекрасной жизни, о которой вспоминали люди под крышей кафе. И ненависть к тем, кто называл себя израильтянами, закипала в их душах.
