Георгий Гуревич - Месторождение времени
— А я умею стрелять, — сказал щупленький, помахивая дымящимся пистолетом.
Я сидел на полу. На брюках пониже кармана расплывалось липкое пятно. Жгло невыносимо.
— Дай ему! — повторил чистюля. — Нет, не ты, Боб, ты убьешь со зла. Дай ему, Боксер.
Надеюсь, читатели, никогда вам не придется испытать такого. Очень это скверно, когда тебя бьют сапогами куда попало, связав предварительно руки. Это даже не очень больно, больно только в первый момент. Это обидно и унизительно. Ты человеком себя не чувствуешь. Человек — это борец за жизнь, а ты — мешок для тренировочного битья. И обидно, и до слез себя жалко: вот был у мамы любимый сын, ухоженный, взлелеянный, был примерный ученик, отличник учебы, аспирант на государственной стипендии, гордость педагогов, будущий научный работник с редкой специальностью, владелец уникального дара, для всего человечества важного. И что он сейчас? Мешок для битья.
— Хватит, Боксер. Я с ним поговорить хочу.
— Я требую, чтобы меня доставили в консульство…
— Какие консулы у нас в Мэне? Первый раз слышу. Дурачок нам попался какой-то несообразительный. Добавь ему еще, Боксер, чтобы шарики вертелись лучше.
Бьют, бьют, перекатывают по полу. Головой мотаю, прячу лицо от сапог.
Уже погодя, когда битье кончилось, начинаю соображать. Почему помянут Мэн? Мэн вовсе не в Канаде, это один из американских штатов, крайний северо-восточный. И, кстати, он на берегу океана. Неужели меня завезли в Мэн? Когда же мы пересекали границу? По морю ее обошли, что ли? А не тогда ли, когда Джереми показывал документы у шлагбаума?
— Стоп, Боксер, дай ему отдохнуть. Слушай, суперсыщик, теперь я задаю вопросы. Это правда, что ты нюхом чуешь криминал, как пес идешь по следу? Правда? А не можешь ли ты разнюхать что-нибудь полезное: сундук с золотом или бумажник с долларами в чужом кармане? Мы потерпели убытки на тебе, нам нужна компенсация.
За моей спиной послышалось невнятное мычание.
Главарь шайки вскинул глаза:
— Ну что там? Выньте кляп, пусть говорит.
— Босс, — сказал хриплый голос, откашлявшись, — эту ищейку надо убрать. Он всех нас уже запомнил своим проклятым носом, все равно как отпечатки пальцев снял. От него не избавишься, узнает в любой маске.
Так мало слов, так много стало ясным сразу.
Хриплый голос принадлежал Джереми, моему гиду-консультанту. Стало быть, он был не только полицейским чином, но и членом этой шайки, вероятно, пособничал при похищении картин, а когда я нашел их, предупредил главного вора и помог ему скрыться. И вот теперь, опасаясь, что я «все разнюхаю своим распроклятым носом», увез меня в логово шайки. И убеждал убрать меня, убить как опасного свидетеля.
— Пусть покроет убытки. Пусть поработает на нас своим носом, — сказал босс. — От мертвых прибыли нет.
— От живого может быть вред, — настаивал предатель. — Он нас всех запомнил, этот гибрид, помесь человека с лягавой.
— Я заставлю его молчать. У меня длинные руки. (Довольно комичное утверждение со стороны короткорукого старичка.)
— Босс, не забывай, что он советский. Как ты его достанешь в Москве? Это и ФБР не под силу.
Главарь задумался. На моих глазах решался вопрос: сейчас меня убьют или немного погодя? Пассивность была бы губительной.
— У меня особое чутье временно, — сказал я. — Я могу его ликвидировать. Даже собирался ликвидировать. Могу это сделать хотя бы сейчас.
— Кто тебе поверит?
— Глазами будет видно. Нос у меня изменит форму. Будет нормальный, тонкий, даже с горбинкой.
Не ведал я, что это пустяковое замечание решит мою судьбу. Когда все зависит от одного слова, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
— Совеем другой нос? — вскричал визгливый женский голос где-то у меня за спиной. — Красивый нос, тонкий и с горбинкой?
На сцене появилось новое действующее лицо: пышная женщина лет около сорока с красным лицом, как бы пылающими щеками, жирными, ярко намазанными губами и невзрачным носом-пуговкой. Она выскочила вперед, и у всех мужчин разом изменилось выражение. На лице у главаря, державшегося этаким властным Наполеоном, появилась заискивающая угодливость. Видимо, пышнотелая красавица, жена или возлюбленная, очень нравилась ему, щупленькому коротышке. Помощники его криво заулыбались, морщась. Вероятно, они не одобряли главаря, который их «на бабу променял». На лице же Джереми выразилось тупое, покорное отчаяние. Я все это замечал. Я уже отошел от побоев и напряженно боролся за жизнь, старался найти любую ниточку.
— А мне ты сделаешь красивый нос? — спросила женщина.
— Могу сделать прямой, могу с горбинкой, могу орлиный, могу длинный, могу короткий.
Я отвечал не наобум, не блефовал. Я и раньше обдумывал, как приступиться, если мне захочется не себя изменять, а другого.
— Пол, дорогой, — обратилась женщина к коротышке, — заставь его переделать мне нос. Потом уберешь, это всегда успеется.
— Мне нужно время, — сказал я. — Недели две. Нужна свобода. Нужно еще…
Инспектор прервал меня. Самый злобный народ — предатели. Хуже, чем враги.
— Босс, не узнаю тебя! — вскричал он. — Что ты развесил уши и слушаешь этого обманщика? Плетет тебе сказки, чтобы время оттянуть. Где это слыхано, чтобы носы менять по настроению. Нюх у него от природы собачий, вот он и пользуется. Время ему нужно. Да кто сторожить будет? Ты, что ли? Целых две недели?
— Даю два часа, — сказал главарь.
— С природой не поторгуешься. У природы свои темпы.
— Даю два часа.
А что сделаешь за два часа? За два часа изменений наглядных не будет. Впрочем…
— За два часа я вылечу рану. Это убедительно будет?
— За два часа?
Потрясенное молчание.
— Действуй! Если рану заживишь, будет разговор.
Не выйдет — пеняй на себя.
Теперь уж я мог распоряжаться. Я потребовал, чтобы мне создали условия. Тишина полнейшая, занавески на окнах, темнота. Пусть стоят за дверью, пусть стоят под окнами, но молча. Даже шептаться нельзя — это отвлекает. И чистая вода нужна мне и бинт. Если есть пенициллин, хорошо бы шприц. Еще сок, лучше всего лимонный.
Нет, еды не нужно, еда не усвоится за два часа — не успеет поступить в кровь. Сахар можно. Шоколад, если есть.
— Шоколадные конфеты годятся? — спросила женщина почти робко.
Нет, я не был на сто процентов уверен в успехе. Ран лечить мне еще не приходилось. Но ведь все равно надо же было заняться самолечением. Вероятно, это не сложнее, чем самореконструкция.
— Свет гасите, — распорядился я, вытягиваясь на полу.
Гангстеры вышли чуть ли не На цыпочках. Женщина еще вернулась, подсунула мне подушку под голову.
