Павел Амнуэль - Дорога на Элинор
И возник общий разговор, к которому Терехов не прислушивался. Беспокойно мне за Варю, думал он. Как порыв ветра из раскрытого окна в сознание ворвался Ресовцев, мгновенно оценил ситуацию, воскликнул «Чего же вы ждете, девушка сама не знает что делает!», и мир изменился.
Терехов был одновременно в нескольких местах, а может, в нескольких десятках или даже сотнях, он пока слабо и не уверенно ориентировался в собственном «я», не ему, если уж на то пошло, принадлежавшем. Нужно было собраться, понять скрытую пока часть собственной многомерной сущности — ту именно, что могла найти Варю, проследить, успокоить, если нужно.
Окинув взглядом Жанны кухню, где она готовила ужин для всей компании, и посмотрев взглядом Олега на входившего в его рабочий кабинет майора, и увидев взглядом Ресовцева движение мыслей в чьем-то безымянном мозгу, рассуждавшем о пользе технологии СGF в нарбиковской теории пост-оруэлловской реальности, и осознав себя в разваливавшейся кирпичной кладке на тихой, неизвестно где расположенной улице (это еще откуда, надо будет вернуться, осмотреться, очень интересно, но не сейчас), Терехов обнаружил, наконец, Варвару, медленно шедшую по узкому переулку, по обе стороны которого стояли двухэтажные дома, обшарпанные и старые.
Терехову не хотелось входить в сознание девушки, он заговорил быстро и громко, воздух, которым он был сейчас, сотрясался, будто во время сильной бури, Варя остановилась, ее закрутил хаотический воздушный поток, и она вцепилась обеими руками в спинку стоявшей на тротуаре деревянной скамьи.
— Владимир Эрнстович, как жить теперь? — сказала Варя, обращаясь к ветру, и Терехов взял ее под локоть. Он стоял рядом с девушкой, его бил озноб, а в трех шагах оказались Жанна с Олегом, ближе не подходили, Варя не знала их и могла испугаться.
— А как ты… — Терехов помедлил, не зная, как сформулировать вопрос, чтобы не получилось невпопад, но Варя его поняла, встретила взгляд Терехова, и они, наконец, познакомились, хотя знакомы были давно. Сколько точно? Лет пять, Варя пришла в издательство сразу после университета, она оканчивала филологический, и ей прочили аспирантуру на кафедре русской литературы XIX века, но в издательстве открылась вакансия, и Варя побежала сразу, ей всегда хотелось этим заниматься: читать чьи-то неприкаянные, недописанные, кривые-косые рукописи, доводить их до ума, а если попадется рукопись гениальная, то стать первооткрывателем. На вид Варе можно было дать неполных двадцать, но по паспорту ей было двадцать семь, и она даже побывала замужем — на третьем курсе. Продолжалось семейное испытание две недели, и больше ей не хотелось. Хотелось другого — любви, общности, родства душ, но ничего этого не было в жизни, только случайные любовники.
…Терехов понял Варину куцую жизнь в долю секунды — она подняла взгляд и отвела в сторону, но Терехов ухватил главное, и картинка развернулась в его мозгу полновесным воспоминанием, будто Варя все очень подробно рассказала, а кое-что он даже увидел ее глазами и ощутил ее чувствами.
— Я не об этом, — сказал он. Варя, улыбнувшись медленной и спокойной, не свойственной ей улыбкой, ответила:
— Случайно вырвалось, извините… Я еще плохо ориентируюсь в себе правильной, у меня такое ощущение, что…
— Лучше покажи, — быстро сказал Терехов.
— Попробую…
Разговаривая, они шли, не замечая прохожих, друг на друга не смотрели, да и перед собой тоже мало что видели, брели, как сомнамбулы, и хорошо, что позади, шагах в пяти, шли Жанна с Олегом, готовые прийти на помощь. Шли долго, минут сорок, никому не пришло в голову сесть в троллейбус или поймать такси, они миновали станцию метро, но и туда их не тянуло, они шли и шли, Варя рассказывала о себе, пыталась понять, как с ней случилось такое, и почему прежде она не думала, что на самом деле жила не только в этом трехмерии, а еще во множестве миров и измерений.
Терехов шел рядом с Варварой, чувствуя, как девушка отдалялась, уходила в свой мир, для него недоступный, и для Жанны тоже, и для Олега, и даже Ресовцев, более опытный, не смог бы оказаться в Вариной вселенной, настолько она была далека от их общего носителя, того, кому они четверо принадлежали.
Они подошли к мрачному, серому, в темных потеках, трехэтажному строению, ремонтированному в последний раз, вероятно, в годы сталинских пятилеток, а, может, и вовсе не ремонтированному со времени постройки когда-то в конце девятнадцатого века.
— Вот, — сказала Варвара, остановившись перед тяжелой темной выщербленной, с многочисленными надписями и табличками, дверью. — Мне казалось, что я никогда не смогу найти ее. А нашла. Удивительно, правда?
— Что? — не понял Терехов. — Ты не здесь живешь, Варя?
— Здесь? — Варвара бросила в его сторону мгновенный взгляд, выразив свое недоумение по поводу странного вопроса. — Почему здесь? Я в Ясенево живу, вы же знаете, Владимир Эрнстович.
Терехов не знал, Варя никогда ему об этом не говорила.
— А это… — продолжала она, осторожно прикасаясь пальцами к холодному дереву, будто к музейной витрине, — это моя зеленая дверь, я всегда думала, что она такая и не в стене находится, а в старом доме с привидениями, и если войти, то — все…
— Все? — повторил Терехов, оглянувшись. Жанна с Олегом подошли и стояли рядом, держась за руки, Терехов с неодобрением отметил это обстоятельство, но сразу забыл о нем, точнее, перестал о нем думать, как о чем-то несущественном для восприятия.
— Все, — сказала Варвара, не решаясь надавить на кнопку одного из десятка звонков, расположившихся сверху вниз на дощечке, привинченной к камню четырьмя болтами с огромными ржавыми шляпками. — Я знаю, что если войти, то уже не выйдешь, это навсегда.
— Мне было десять лет, когда я увидела дверь впервые, — Варвара не говорила, а скорее думала вслух, мысль ее рассеивалась в пространстве, и Терехов улавливал то ли обрывки, то ли самую суть, упуская ненужные детали. — На полке у папы стояло собрание Уэллса, и я добралась до пятого или шестого — сейчас уже не помню — тома. Я тогда обожала читать, не то что сейчас, когда читать приходится по обязанности и от вида книг у меня иногда начинается нервный смех… Господи, как мне тогда захотелось найти свою маленькую зеленую дверь в стене, войти и оказаться в волшебном саду, где все не так, как в реальной жизни, где исполняются желания и где жива бабушка, умершая от рака, и где дедушка, ушедший еще раньше, берет меня за руку и показывает удивительные истории, которые приключаются со мной, но вроде и без меня, а с кем-то, кто на меня похож…
— Но я точно знала уже тогда, что моя дверь будет не такой, как в рассказе. У каждого дверь своя, не такая, как у других. Моя вела в темный старый трехэтажный дом с широкими карнизами и тремя выщербленными ступенями перед входом… Вот они, видите? А в доме много комнат, и в каждой — свой-мой мир, отдельный и принадлежащий только мне, мир «я хочу так», и дом мрачен только снаружи, он специально такой, чтобы никому не хотелось в него войти, только мне, потому что я знаю тайну, а другие — нет…
