Михаил Зуев-Ордынец - Сказание о граде Ново-Китеже
К вечеру капитан собрал на совет всех вожаков Ново-Китежа. Пришла на совет и Дарёнка. Она сидела рядом с Птухой.
Собрались вожаки в посадничьих хоромах, в комнате Колдунова, а задолго до собрания пробрались сюда Сережа, Юрятка и Тишата. Они крутились около колдуновской рации. Убегая, Колдунов растоптал в лепешку передатчик (поэтому Ратных не смог передать на Большую землю сообщение о ново-китежских событиях), но приемник в спешке повредил не серьезно, лишь порвал кое-где провода. Орудуя своим чудо-ножом, Сережа принялся за ремонт приемника, подвинчивал, зачищал, сращивал.
Начался совет сообщением капитана Ратных о том, что карта Прорвы не найдена. Новокитежане притихли и помрачнели. Опять померкла мечта о выходе в мир, на родную Русь. Заметив это, капитан поднялся с лавки.
– Унывать не будем,, недостойно это людей храбрых и решительных! Железная птица нашего друга Виктора, – указал он на летчика, – теперь может летать. Отправим в мир послов. Из нас кто-нибудь полетит и от Ново-Китежа люди полетят. Попросим помощь. Пришлют сюда топографов, геологов, воздушной разведкой найдут тропы через Прорву. И уйдете вы в мир, о чем годами мечтали.
– После твоих слов, Степан, опять вольнее дышать стало, – улыбнулся радостно Будимир. – Ладьтесь в путь, спасены души, – посмотрел он на новокитежан. – Толокно толките, сухари сушите, мясо солите, рыбу коптите. Верю я Степанову слову!
– Но прежде нам потрудиться дружно придется, – продолжал Ратных. – Мирская железная птица перед взлетом должна разбежаться. Видали, как птицы небесные, перед тем как крыльями взмахнуть, разбегаются по земле? И для нашей птицы расчистить дорожку нужно… Много там работы! Тайгу валить и корчевать, целые скалы дробить и вытаскивать, землю ровнять. Одной неделей и одной сотней работников не управиться.
– Все в наших руках! – сказал бодро Некрас Лапша. – На трижды проклятый Ободранный Ложок ходили на огульные работы. А теперь огульная работа – истинно богова работа будет.
– Долгая это песня, – вздохнул Косаговский. – За месяц едва управимся.
– другово выхода не вижу, – ответил капитан. К этому моменту Сережа закончил ремонт приемника. Повернул ручку настройки. Раздался щелчок, медленно начал разгораться зеленый «глазок» индикатора. Юрятка и Тишата оробело попятились, с суеверным страхом глядя на раскрывающийся зеленый «глаз». Сережа медленно поворачивал ручку. Послышались неясные шумы, хрипы, и вдруг вырвался человеческий голос. Что-то кричал японский диктор, но его заглушил кабацкий фокстрот из Харбина, такой нелепый здесь, в средневековом городе. И сразу все заглушил поросячий визг, щелканье, дробь морзянки, скрежет, рев. Юрятка и Тишата опрометью бросились к дверям. Поднялись со скамей и взрослые, посадские вожаки, не спуская глаз с говорящего, играющего, визжащего поросенком ящика. Они вздрагивали от каждого звука, но не убежали. Негоже с мальчишек пример брать.
А у Сережи дело опять наладилось.Он поймал какую-то станцию. Далекий, очень печальный женский голос тихо брел над землей, над тайгой и забрел в древний Ново-Китеж. Затаив дыхание слушали посадские далекую, грустную песню на незнакомом языке. И вдруг – это было так неожиданно и радостно, что вздрогнули все, и новокитежане и мирские, – вдруг в песню ворвался русский голос. Спокойно, деловито рассказал он о рыбаках Посьета, перевыполнивших план второго квартала, о новосибирских геологах, открывших мощное месторождение железа, и о свердловских металлургах, увеличивших выпуск стального проката.
Ратных, Косаговский и Птуха переглянулись, счастливо улыбаясь. С волнением слушали они привычные слова о трудах родной страны. Голос диктора, словно колеблемый ветром, то поднимался, то затихал и неожиданно пропал. Сережа, ловя заглохшую волну, повернул ручку настройки, и снова появился русский голос, но другой, глубокий бархатный баритон:
«Говорит Москва! От Советского Информбюро…»
Сережа прибавил громкость, и четко, медленно, торжественно зазвучали слова:
«В течение вчерашнего дня наши войска вели ожесточенные оборонительные бои с превосходящими силами гитлеровцев…»
Капитан вскочил, грохнув отброшенным табуретом. Косаговский, опираясь ладонями о стол, хотел подняться, но остался сидеть, тяжело и часто задышав. Мичман вскинул руки, сжатые в кулаки, и медленно опустил их на стол. Посадские с испугом и удивлением смотрели на мирских. А торжественный голос продолжал:
«После упорных тяжелых боев наши войска вынуждены были отойти к Минску. На Северном фронте гитлеровцы прорвались на дальние подступы к Ленинграду».
– Какой Минск? – растерянно, непонимающе спросил Птуха.
– Один у нас Минск – столица Белоруссии! – со скорбной яростью крикнул летчик.
– Тише, ради бога! Не мешайте, – умоляюще сказал капитан.
Но передача уже кончилась. Торжественно и печально прозвучали последние слова:
«Вечная память героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей… родины!»
И сразу зазвучала незнакомая, неслышанная песня:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война…
– Товарищи! Братья! – повернулся капитан к новокитежанам. – На нашу родину, на мать-Россию, напал жестокий враг!
3
Капитан сел на поднятый табурет. Он помолчал, чувствуя ледяной, колющий озноб на щеках, от которого стянуло кожу на скулах.
– Наше место на фронте! – твердо, убежденно заговорил. Виктор. – Там решается судьба нашей родины. Немедленно на фронт!
Он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, поднял голову и увидел Анфису. Она только что вошла, остановилась в дверях и, стиснув побелевшие губы, смотрела на Виктора. Она услышала его слова, медленно повернулась и ушла. Летчик посмотрел жалобно ей вслед, но остался на месте.
– На фронт идете? Приветствую! И моя душа уже там, – строго и сурово сказал мичман. – А у меня другой вариант. Я остаюсь здесь. Слышали? – Птуха сказал это с вызовом и даже встал. – Осуждать будете? Ха, хвост поджал, гроза морей? А это вы видели? – поднял он левую руку. – Двух пальцев недочет. На фронт меня не возьмут. А выдавать подштанники и тельняшки в баталерке – мне это надо? – Певучий, ласковый одесский говорок мичмана стал строгим и твердым. – А. они как? – кивнул он на новокитежан. – Они же как дети, как котята слепые. Они в веках заблудились. И не до конца разминировали мы Ново-Китеж. Бродят еще здесь два лютых волка – братчик, князь недобитый, и Остафий Сабур, тварь поганая. А поп Савва? Тоже их поддужный! Эта тройка много зла может натворить. Где они сейчас прячутся? Что делать думают? Не в лапту же с посадскими играть. А я посадских из карабинов, автоматов и пулеметов научу стрелять. Дадим прикурить жлобам! И полный порядок на палубе! Будем спокойненько ждать помощи от Советской власти. Тогда я и сдам ново-китежских братишек из рук в руки Советской власти. – Мичман помолчал и неожиданно сел. – Все! Ваше слово, товарищи.
