Филип Фармер - Т. 13. ЭКЗОРЦИЗМ. Ловец душ. Плоть
Стэгг усилием воли заставил себя перестать на нее пялиться и сказал:
— Но ты говоришь на американском двадцать первого столетия! Или очень на него похожем.
— Да. Вообще на нем говорят только священники, но у меня богатый отец. Он послал меня в Бостонский Университет, и там я выучила церковно-американский.
— Это что, язык богослужения?
— Да. После Опустошения латынь была забыта.
— Похоже, мне нужно выпить, — пробормотал Стэгг. — Ты первая?
Она улыбнулась и сказала.
— Я мало что поняла из того, что ты сказал, но выпить не откажусь.
Стэгг просунул через прутья бутылку.
— По крайней мере я знаю твое имя. Мэри Рай-Моя-Судьба Маленькая Кейси. Но это и все, что я вытянул из моих сторожей.
Мэри вернула бутылку:
— Это было прекрасно. Так давно уже живу всухую. Ты говоришь — сторожа? А зачем? Разве Солнце-герои — не добровольцы?
Стэгг начал рассказывать. У него не было времени пускаться в подробности, хотя он и видел по выражению лица Мэри, что она понимает только половину слов. И время от времени ему приходилось переходить на дисийский, поскольку было видно, что Мэри, хотя и изучала в колледже церковно-американский, свободно им не владела.
— Так что видишь, — заключил он, — я просто жертва этих рогов. Я не отвечаю за свои действия.
Мэри покраснела:
— Я не хочу об этом говорить. У меня от этого с души воротит.
— У меня тоже, — ответил Стэгг. — По утрам. А позже…
— А убежать ты не можешь?
— Очень даже просто. А потом еще быстрее прибежать обратно.
— О, эти дисийские слуги зла! Они заколдовали тебя, и только дьявол в твоих чреслах, которым ты одержим, может тебя заставить творить такие мерзости! Если бы мы смогли сбежать в Кейсиленд, священник бы изгнал его.
Стэгг огляделся:
— Начинают снимать лагерь. Скоро выступим. В Балтимору. Послушай! Я тебе рассказал о себе. Но я ничего не знаю о тебе. Откуда ты, как попала в плен. И еще — ты могла бы мне рассказать обо мне самом, что значит вся эта суета вокруг Солнце-героя.
— Но я не понимаю, почему Кал… — Она прижала ладонь к губам.
— Калторп? Ты его имела в виду? А при чем здесь он? Ты только не говори, что с ним разговаривала! Он мне сказал, что ничего не знает!
— Мы с ним говорили. Я думала, он тебе рассказал.
— Он мне ни слова не сказал! Говорил только, что знает обо всем об этом не больше моего. Значит, он…
Лишившись дара речи, Стэгг повернулся и побежал прочь от клетки.
Посреди поля он снова обрел возможность произносить слова и взревел, выкрикивая имя маленького антрополога.
Люди разбегались с его пути, решив, что Великий Лось снова охвачен амоком. Калторп вышел из палатки. Увидев, что на него летит Стэгг, он шмыгнул через дорогу. Не останавливаясь перед каменной оградой, он схватился за нее рукой и перескочил. Оказавшись на другой стороне, он со всей быстротой, на которую были способны его коротенькие ножки, перебежал через поле и свернул за угол фермы.
— Я тебя поймаю, Калторп, и все кости тебе переломаю! — орал вслед ему Стэгг. — Как ты мог такое сделать!
На секунду он остановился, тяжело дыша от ярости. Потом отвернулся, бормоча:
— А что? А что?
Тут дождь перестал. Еще через минуту разошлись облака и яростно засияло полуденное солнце.
Стэгг сорвал с себя плащ и швырнул его на землю:
— К чертовой матери Калторпа! Ни на хрен он мне не нужен и никогда не был! Предатель! Пропади он пропадом!
Он приказал Сильвии, прислужнице, принести еду и питье. Сначала он бросился жадно есть и пить, как всегда после полудня, а потом, насытившись, огляделся диким взглядом. Болтавшиеся при каждом движении головы панты встали и затвердели.
— Сколько до Балтиморы? — зарычал он.
— Два с половиной километра, сир. Прикажете подать экипаж?
— К чертям экипаж! Не желаю тащиться на колесах! Я пойду в Балтимору бегом! Возьму город внезапно! И окажусь там раньше, чем они узнают! Им покажется, что сам Прадед Всех Лосей обрушился на них! Я их всех размету, всех положу! Теперь мне не только маскоток подавай! Хватит с меня Мисс Америк! Сегодня — весь город!
Сильвия пришла в ужас:
— Но, сир, так… так просто не делают! С незапамятных времен…
— Солнце-герой я или нет? Я Двурогий Царь или нет? Я поступлю так, как пожелаю!
Он схватил у нее с подноса бутыль и побежал по дороге.
Сначала он бежал по бетону, но даже для его подошв, теперь твердых как железо, мостовая оказалась слишком шершавой, и он побежал по мягкой траве на обочине.
— Так-то оно лучше, — сказал он сам себе. — Чем ближе к Матери Земле, тем мне лучше и тем мне это больше нравится. Может быть, это суеверная чушь, что человека освежает прямое прикосновение к земле. Но я склонен верить дисийцам. Я чувствую, как вливается в меня сила из сердца Матери Земли, течет, как электрический ток, и заряжает мое тело. И силы этой столько, столько переполняющей меня силы, что уже тело мое не может ее вместить. И она прорывается через мою корону и возносится к небу языками пламени. Я чувствую.
Он на секунду остановился открыть бутылку и глотнуть. Оглянувшись, он увидел, что охранники бегут за ним, но отстают ярдов на двести. У них не было его силы и скорости. Ведь, кроме природной мускулатуры, ему дополнительную силу придавали панты. Он, быть может, был самым сильным и самым быстрым человеком за всю историю Земли.
Он глотнул еще. Охранники приближались, но замедляли ход, и по их лицам было видно, что они выдыхаются. Они наложили стрелы на тетиву, но он думал, что они не будут стрелять, пока он держится дороги в Балтимору. Отклоняться от нее у него не было желания. Он хотел все так же бежать по закругленной груди Земли и чувствовать, как вливается в него ее сила и возносятся мысли.
Он побежал быстрее, время от времени подскакивая в воздух и издавая странные крики. Это было острое наслаждение, избыток не имеющих названия стремлений и их исполнения. Их можно было назвать лишь на языке первого человека Земли — обрывками бормочущих слов, которыми встающие на задние ноги обезьяны пытались, произнося своим неповоротливым языком, назвать окружающие предметы. Он пытался дать названия чувствам. И преуспел так же мало, как его древние предки сотни тысяч лет назад.
Но он, как и они, ощущал радость в усилиях. И осознавал нечто, что никогда никто до того не испытывал, новое не только для его вида, но, быть может, для любой живой твари в мире.
Он нагонял идущих по дороге мужчину и женщину с ребенком. Они, увидев его, остановились, а потом, узнав, кто это, пали на колени.
