Чарльз Стросс - Семейный промысел
В ночной тишине раздался оглушительный выстрел, зато замок легко и просто распался надвое. Мириам отбросила его прочь, отодвинула засов и толкнула дверь внутрь.
Где-то в здании завыла сигнализация. Мириам подскочила. Ладно, тут уже ничего не поделаешь. Она стояла в конце пыльного, покрытого линолеумом коридора. Щелкнув выключателем, она зажгла тусклые лампы, осветив мрачный проход, тянувшийся мимо металлических решеток, напоминавших тюремные. Камеры под самый потолок были забиты большими бочками.
Мириам закрыла за собой дверь и понеслась по коридору, настолько быстро, насколько могла, не забывая при этом об осторожности, и отчаянно уповая на то, что не ошибается насчет того, куда он ее выведет. В конце коридора размещалась контора — дешевые письменные столы и стулья покрывал слой пыли, как и надежно запертую заднюю дверь. Расстояние вроде сходится, решила она. Сделав глубокий вдох, она достала медальон и сосредоточилась на выгравированном изнутри символе, как вдруг…
… ей стало холодно, свет погас, а голова заболела так, будто она с разбегу боднула кирпичную стену. На Мириам падали хлопья снега, в то время как она, сложившись вдвое и стараясь не сблевать, превозмогала сильнейший приступ тошноты. «Слишком уж я быстро, — как сквозь туман подумала она, между приступами боли. — Тут и бета-блокаторы не помогут». Похоже, процесс мироходства творил жуткие вещи с ее кровяным давлением. «Хорошо еще, что я не сижу на антидепрессантах», — мрачно подумала она. Мириам через силу выпрямилась и убедилась, что находится именно в дворцовом парке, у задних дверей. Любой, кто попытается атаковать дворец, пользуясь доппельгангерным складом на той стороне, неминуемо будет обстрелян из башен. Разумеется только в том случае, если на укреплениях находится стража. Однако этой ночью шел густой снег, и к тому же очевидно кто-то хотел, чтобы поблизости было как можно меньше свидетелей.
Находившаяся позади нее металлическая решетка являлась зеркальным отражением двери, ведущей в складскую контору. — Оранжерея, — процедила она сквозь стиснутые зубы. Она тенью скользнула к стене, постепенно привыкая глазами ко тьме. Мириам различила оранжерею — знакомый заснеженный бугорок; но что-то там было не так. Дверь была приоткрыта, позволяя драгоценному теплу (а сколько надобно слуг для непрерывного обслуживания такого котла?) выходить в морозный воздух.
— Ах, до чего же завлекательно, — прошептала она, сильнее сжав рукоять пистолета. «Заходи на огонек, сказал мухе паучок, — подумалось ей. — Выбивается из стиля. Убийца № 1 врывается в мою комнату и стреляет в постельное белье. Дважды. Убийца № 2 пытается подбить Ольгу на то, чтобы она меня застрелила, затем высылает приглашение на тисненной карточке. Убийца № 3 демонстрирует мне открытую дверь. Какая из этих историй не похожа на другие?» Мириам дрожала, но не от холода: она кипела от гнева, который она сдерживала с того самого времени, как ее похитили.
Стена на этом конце оранжереи была кирпичной, а стеклянный свод потолка начинался десятью футами выше. Мириам сцепила зубы и поискала за что бы уцепиться руками и ногами. И тут она вспомнила о полузаваленной снегом водосточной трубе, там, где стена оранжереи встречалась с углом парковой ограды. Ага. Она сунула пистолет в карман и начала взбираться, на этот раз поувереннее.
Забравшись на стену, она увидела волнистую белую простынь — снег покрывал оранжерею быстрее, чем исходившее снизу тепло могло его растопить. Наклонившись вперед, она протерла рукавом окошко в заснеженном стекле. В оранжерее тускло светили керосиновые лампы, излучая дополнительное тепло и обеспечивая достаточную видимость. Для привыкших к темноте глаз Мириам это было как зарево во мрачной преисподней. Она порыскала взглядом и заметила прямо за дверью скорчившуюся тень. Прошла минута — ее руки уж стали неметь — как вдруг она заметила, что тень сдвинулась, как будто человек отступил от шедшего снаружи холода.
— Так-так, — напряженно прошептала она, испытывая острую, жгучую ненависть к находившейся по ту сторону стекла фигуре, как вдруг дверь открылась шире и кто-то вошел.
То, что случилось потом, произошло неуловимо быстро… Мириам примерзла к окну, едва способная дышать на таком холоде; голова раскалывалась так, что Мириам уже боялась, что свалится из-за жуткой мигрени. Тень скользнула вперед, за спину вошедшего в оранжерею. Началась суматоха, затем тело рухнуло на пол, в лужу натекшей… натекшей… о господи, подумала Мириам, он убил его!
Вмиг очнувшись от злобной задумчивости, она слезла по водосточной трубе, обдирая руки и щеку о грубые камни, и довольно неудачно приземлилась в сугроб едва не лишившись чувств. Шевелись! На ходу вынимая пистолет, она бросилась к двери и рванула ее на себя. Она достала пистолет как раз в тот момент, когда человек повернулся к ней. Он был весь в черном, а лицо скрывало что-то вроде лыжной маски; длинный нож в его руке покраснел от крови. Человек выпрямился, отпрянув от лежавшего у его ног тела.
— Стой… — крикнула Мириам. Он не остановился и время для нее словно замедлилось. Два выстрела в туловище, еще два… затем сухой щелчок бойка — патроны закончились. Убийца падал прямо на неё и Мириам, помотав головой, отступила назад, желая больше никогда в жизни не слышать тот звук, с которым пули вонзаются в плоть.
Время снова ее нагнало. — Черт! — выкрикнула она. Сердце рвалось из груди, словно испуганный зверь из клетки. Её преполняло чувство, что все это какое-то нелепое недоразумение, что на самом деле ничего не произошло. Сработал еще один позабытый рефлекс и она шагнула вперед.
— Носилки… — она прикусила язык. Здесь не было ни носилок, ни гемостатов, ни опытных медсестер, которые могли бы остановить кровотечение, ни дефибрилляторов… А самое главное, не было пакетов с плазмой и операционных, в которых можно бороться за жизнь пострадавшего.
Неизвестно сколько прошло времени — может секунды, хотя ей казалось, что часы, — когда она осознала, что стоит неподвижно, неотрывно глядя на лужу натекшей вокруг ее ног крови. И на тело человека, одетого с головы до ног в черное. Рядом с ним лежал длинный нож с изогнутым лезвием. А за ним…
— Маргит! — То была Маргит Пражская, дуэнья Ольги. Её песенка была спета: тучной леди уже ничем не поможешь. Она еще подрагивала и может быть в современном реанимационном отделении еще можно было что-нибудь для нее сделать, но не здесь, не с широкой обескровленной раной в груди из которой уже перестала фонтанировать кровь. «Вероятно дорсальная аорта, а может желудочек сердца, — поняла Мириам. — Вот черт. А она-то что тут делала?» Какое-то мгновенье Мириам хотелось верить, что кто-нибудь чем-то поможет Маргит. Но было уже слишком поздно.
