Тимур Пулатов - Плавающая Евразия
- Лично я бы вам не позавидовал, окажись вы там, голубчик...
Дверь по-прежнему не поддавалась, хотя Шаршаров и налегал на нее, пытаясь поддеть.
Шеф его, доселе апатичный, проявил легкое нетерпение, глянул на часы.
- У нас здесь, как в рядовой районной поликлинике, - глухо сказал он, - до двух часов кабинет занят урологом, а после двух до вечера психиатром, пользующимися одними и теми же урологическими инструментами. Смысл сказанного только частично был ясен Давлятову - он лишь понял, что и здесь, в чистилище, ощущается нехватка кабинетов и из-за этого начальники работают в две смены неполный рабочий день. Он даже испытывал злорадство по поводу того, что Шаршарову не поддается дверь. Но наконец привратник открыл ее, услужливым жестом показывая шефу в тот самый зал, где Ибн-Муддафи принимал журналистку.
Шеф с недовольной гримасой вошел в зал и потянул носом воздух, чувствуя неприятный запах.
- Ты ведь знаешь, что меня мучают запахи, - недовольный, обратился он к Шаршарову. - И даже изобразил мои мучения в своем романе. А о простой вещи - прийти сюда на пять минут раньше и проветрить шатер - ты не догадываешься. Все вы большие мастера в воображении и изображении, а когда дело доходит до реальной жизни, элементарного понимания и сочувствия в вас нет и нет... не хватает! - продолжал он, устраиваясь поудобнее в кресле и глядя почему-то не в лицо привратника, словно стыдясь своего старческого брюзжания.
Шаршаров, пододвигая к нему столик с какими-то бумагами, пытался оправдаться:
- Сегодня полковник увлекся беседой и вышел отсюда не за пять минут, как обычно, а ровно в два. Поэтому я не успел, хотя очень хотел... Не верите?! - вдруг ударил он себя по-мужицки в грудь, как бы выражая гнев.
Шеф протянул было руку к столику, чтобы взять папку, но передумал и, явно оттягивая время начала службы, проговорил совсем миролюбиво:
- Не понимаю, что мешает нам с полковником,разъехаться по разным кабинетам, вместо того чтобы делить один на двоих. Тем более если учесть, что делаем мы совсем разные дела, даже противоположные. Он больше по части отрицания - этакий разрушитель устоев, я же обустраиваю новую жизнь, соединяя края, полюса, плюсы и минусы, материю с антиматерией... ну, и так далее... так можно перечислить семнадцать соединительных частей моей деятельности. - Говорил шеф с каким-то добродушием, за которым, возможно, скрывался подвох. - Ну, что там на сегодня? - опять сбился он на ворчливый тон и, чтобы выровнять свое настроение, глотнул дыма из трубки и прищурился. И в эту минуту что-то словно пронзило Давлятова, с любопытством наблюдавшего за новым действием в шатре. Он вспомнил портрет, с которого начинался каждый учебник в его школьные годы, особенно в начальных классах.
"Неужели это он? - мелькнуло тревожное у Давлятова. - Вот неожиданность за неожиданностью. Сначала провокатор Шаршаров, теперь он..." Мысль его опять запуталась, когда увидел он, что Шаршаров взял со столика папку и раскрыл ее.
- Документ Всемирной Академии экологии, - четко, со служебным рвением доложил Шаршаров.
- Это что же, они опять, на повторное утверждение? - как бы журя по-отцовски незадачливых академиков, проговорил шеф. - Отошлите обратно, мне не хочется иметь отношение к их мальчишескому проекту Мирового воздушного моста. Керамика совсем не тот строительный материал... Что дальше?
- Всемирная Академия неочеловека посылает на утверждение Декларацию о геноизмененных видах...
- Не надо, не надо, - поморщился шеф и сжал виски, как бы желая отвлечься от всей этой чертовщины, - мне очень не нравится идея плоскостопного человека, якобы способного взлетать от малейшей вибрации земли. Это абсурд! И вообще... пожалейте меня, кругом завалы бумаг. - Нотки старческого брюзжания снова пробились в его голосе. - Я не могу... Я давно на заслуженном покое... Я как одинокий монах, бредущий по свету под дырявым зонтиком...
- Да, кругом завалы, - подтвердил Шаршаров, - еще не просмотрены документы с прошлых лет. Количество всевозможных деклараций, которым вы даете ход, примерно в десять раз меньше поступающих на рассмотрение... Мне еще никогда не приходилось встречаться с таким медленным делопроизводством... хотя вы все это называете осторожной предусмотрительностью... - Шаршаров запнулся, видимо поняв, что хватил через край в порицании медлительности шефа. - Впрочем, я назвал бы это неторопливой мудростью...
- Ах вы подхалим, - пожурил его в ответ шеф и со страдальческой миной глянул на часы, которые шли очень медленно. И тряхнул головой, словно желая избавиться от какого-то дурмана. - Ах вы льстец. А я заслушался, убаюкиваясь... Все же человек слаб, слаб, падок на лесть. - И, прищурившись, посмотрел перед собой в одну точку... зияющую точку, сквозь которую просматривался, как мираж, Млечный Путь.
И в эту минуту Нахангов, мучившийся от догадки, понял, кто есть он, сидящий сейчас в шатре, и, словно в беспамятстве, закричал:
- Неужто это он?! Явление народу! Сталин!
Давлятов вздрогнул, услышав это имя, и побледнел оттого, что мрачные его предчувствия сгустились в реальность.
- Нет! Этого не может быть, - пробормотал он, хотя не был ни напуган, ни даже взволнован... будто холодная заклепка в памяти.
А Нахангов прокричал тем временем не своим голосом... прорезался такой звук, словно шел от первых утробных звуков, еще не отшлифованных в слова, но нанизывающий роды и поколения... возглас Матери человеческой...
- Иосиф Виссарионович, возвращайтесь! Кругом беспорядок! Летим мы черт-те где - в хаосе... Надо влить пламя в огонь, силу в мышцы, беса в ребро, седину в бороду... баобаб в дупло, гвоздь в толпу... Иосиф Виссарионович, вы слышите?! Ау! Уа! - Нахангов развернул своего даджаля и пролетел, орущий, совсем близко от ракеты Давлятова, и тот потянулся, чтобы прикрыть ему рукой рот, но промахнулся.
- Да замолчите вы! Не будоражьте историческую память... Тихо, тихо...
Но Нахангов, правда, с меньшим рвением, как бы отрезвленный, продолжал кричать:
- Иосиф Виссарионович". О, какое это откровение! Какая казнь! Какое спасение! Ради этого мига я готов терпеть неудобство полета, не пересаживаясь в свою персональную машину...
Тот, кому он кричал, в эту минуту как раз наклонился, чтобы скрепить своей подписью документ, название которого успел прочитать сверху Дав-лятов: "Всемирная декларация о подушном налоге ненатуральном обмене дарами природы и об отмене транснациональных валют - фунтов стерлингов, иен, долларов, марок, тугриков..." Сидящий в шатре поднял голову, и какая-то тень, похожая на воспоминание, промелькнула по его угрюмому лицу... и отлетела от него, как звук.
И в эту минуту мини-магнитофон в очередной раз подлетел к уху Дав-лятова и просвистел безо всякой связи: "Вспоминай! Вспоминай! Вспоминай!" - и Давлятов вдруг опять вспомнил те фолианты, которые своей страстью и логикой помогли ему в разоблачении Салиха, - "Огнеупорные породы" автора Бабасоля и "Гениальный роман" автора Шаршарова, с весьма лукавой начинкой.
