А Дейч - Гарри из Дюссельдорфа
Во время короткого пребывания в Париже Маркс посетил больного друга, который горько жаловался на то, что он выбыл из строя в эти горячие дни, когда "снова грохочут барабаны... ".
Возвратившись в Германию, Маркс и Энгельс стали издавать в Кельне "Новую Рейнскую газету", и Гейне узнавал из нее о ходе революции.
Вскоре Гейне мог убедиться, что он справедливо не доверял буржуазным радикалам, считавшим себя истинными друзьями народа. Они захватили власть в Германии и предали рабочих. Во Франкфуртском национальном собрании это предательство было узаконено избранием свергнутого прусского короля Фридриха Вильгельма IV гер м а неким и м пер втором.
В сердце Гейне закипело негодование сатирика. С огромным напряжением сил, лежа в постели, поэт писал на больших листах бумаги, не видя букв и не умея прочитать написанное. В сатире "Михель после марта" он осмеял простодушных немецких обывателей, попавших впросак после поражения революции. Тени феодального прошлого, тевтономаны, столпы реакции снова завладели страной:
Попы, дипломаты (всякий хлам),
Адепты римского права
Творила единенья храм
Преступная орава.
А Михель пустил и свист и храп
И скоро, с блаженной харей,
Опять проснулся, как преданный раб
Тридцати четырех государей.
Раболепие немецкого мещанства подверглось едкому осмеянию в сатире "1649-1793-???". Революция 1649 года казнила английского короля Карла I. Французская революция гильотинировала Людовика XVI и его жену Марию-Антуанетту. Но Гейне ставит три вопросительных знака - когда же будет революция в Германии и как поступят верноподданные немцы, везя своего короля на казнь:
Карета с гербом, с королевской короной,
Шестеркою кони под черной попоной,
Весь в трауре кучер, и, плача притом,
Взмахнет он траурно-черным кнутом,
Так будет король наш на плаху доставлен
И всепокорнейше обезглавлен.
Выборы германского императора, возня буржуазных либералов и националистов вокруг этого "события" представлены в сатире "Ослы-избиратели", где весь механизм выборов перенесен в животное царство:
Свобода приелась до тошноты.
В республике конско-ослиной
Решили выбрать себе скоты
Единого властелина.
Разгром революции 1848 года нашел отклик в одном из сильнейших стихотворений Гейне этой поры, носящем хронологическую дату в виде заглавия: "В октябре 1849 года":
Умчалась буря - тишь да гладь.
Германия, большой ребенок,
Готова елку вновь справлять
И радуется празднику спросонок.
Реакция наступает по всем линиям: "последний форт свободы пал, и кровью Венгрия исходит". Но Гейне завидует мадьярам, сраженным в борьбе за национальную независимость:
Ты пал, мадьяр, в неравном споре,
Но верь мне-лучше умереть,
Чем дни влачить подобно нам, в позоре.
Поэт посылал отравленные стрелы в сердца врагов.
Он себя чувствовал непобежденным бойцом, тридцать лет стоявшим на посту свободы:
Ружье в руке, всегда на страже ухо,
Кто б ни был враг - ему один конец'
(Вогнал я многим в мерзостное брюхо
Мой раскаленный, мстительный свинец.)
Но что таить! И враг стрелял порою
Без промаха, - забыл я ранам счет.
Теперь - увы! Я все равно не скрою
Слабеет тело, кровь моя течет...
Свободен пост! Мое слабеет тело...
Один унал - другой сменил бойца!
Я не сдаюсь! Еще оружье цело,
И только жизнь иссякла до конца.
ПРОЩАЛЬНЫЙ НОМЕР
Неожиданная радость осветила комнату больного Гейне. В тихое июньское утро 1849 года, когда поэт, забывшись в глубоком кресле, ждал, пока Матильда и сиделка перестелят его постель, раздался легкий стук в дверь.
- Одну минуту, - сказала Матильда.
Обе женщины подняли Гейне на широкой простыне и понесли его к постели. Но тут распахнулась дверь, и на пороге появился Карл Маркс. Его смуглое лицо было хмурым и сосредоточенным, а в больших черных глазах отразился невольный ужас, когда он увидел, в каком состоянии находится Гейне. Все движения Маркса, быстрые, порывистые, свидетельствовали о том, что он полон сил и чисто юношеской энергии.
- Здравствуйте, дорогой друг! - нарочито весело сказал Маркс своим громким голосом. Заметив, что Гейне силится разглядеть его, щуря полуослепшие глаза, он добавил: - Это я, Карл Маркс. Как живете?
По лицу Гейне пробежала светлая улыбка, и он ответил в тон гостю:
- Как видите, дорогой Маркс, женщины всё еще носят меня на руках.
Тем временем Матильда и сиделка бережно опустили простыню с исхудавшим Гейне и ловко уложили его на постели, укрыв теплым пледом.
Маркс сел в кресло неподалеку. Им надо было столько сказать друг другу, что беседа началась наперебой и беспорядочно, но затем Маркс овладел вниманием поэта, и тот слушал, задыхаясь от волнения. Маркс рассказывал о боевых днях, о своем соратнике Энгельсе, обо всем штабе "Новой Рейнской газеты", которая только что была закрыта прусским правительством.
- Я говорю о нашей газете, - сказал Маркс, - как о живом человеке, как о бойце. Он вынужден был отступить под напором армейского корпуса, но сделал это с гордо поднятой головой, с развернутым красным знаменем прощального номера.
При этих словах Маркс опустил руку в боковой карман сюртука и вынул тщательно сложенный номер "Новой Рейнской газеты". Этот номер от 19 мая 1849 года был весь отпечатан красной краской. Когда Маркс развернул его во всю ширину и поднял вверх, действительно казалось, что он держит красное знамя. Гейне попросил друга почитать хоть немного этот прощальный номер, и тот охотно исполнил просьбу. Все больше воодушевляясь, Маркс читал величественное и трогательное обращение "К кельнским рабочим". Оно заканчивалось словами, прочитанными Марксом с'большим подъемом: "Редакторы "Новой Рейнской газеты", прощаясь с вами, благодарят вас за выраженное им участие. Их последним словом всегда и всюду будет: освобождение рабочего класса!"
Гейне протянул худую, бледную руку и попытался пожать руку Маркса.
- А теперь послушайте стихи Фрейлиграта, - сказал Маркс. - Они помещены на первой странице и называются "Прощальное слово "Новой Рейнской газеты".
Гейне напряженно слушал пламенные строки революционного стихотворения Фрейлиграта. Оно дышало верой в то, что борьба не окончена, что слово поэта еще не раз будет вдохновлять народ в его грядущих боях:
Так прощай же, прощай, грохочущий бой!
Так прощайте, ряды боевые,
И поле в копоти пороховой,
И мечи, и копья стальные!
Так прощайте! Но только не навсегда!
Не убьют они дух наш, о братья!
И час пробьет, и, воскреснув, тогда
Вернусь к вам живая опять я!
И когда последний троп упадет,
