Юрий Брайдер - За веру, царя и социалистическое отечество
— К нам, на Землю? — с опаской поинтересовался Жикцырен.
— Куда же еще…
— В том месте, наверное, очень светло станет. — осмелился предположить Батожап.
— Светло, — кивнул Репьев. — И очень жарко. Температура на поверхности грунта достигнет нескольких тысяч градусов. Все органические вещества, естественно, мгновенно испарятся или обуглятся. Тех, кто скроется в глубинах планеты, достанет жесткое излучение невиданной интенсивности, а окончательно добьет ударная волна, способная превратить в крошево самый прочный базальт и самый толстый бетон. Диаметр зоны поражения составит приблизительно три тысячи километров. То, что не сделает первый аннигиляционный заряд, довершит другой. Вон он, родимый, на подходе…
Репьев кивнул на демонстрационный экран, по которому уже ползла новая светящаяся точка, в точности повторяющая путь предыдущей.
— Грандиозно! — сказал Батожап. — Шашлык из миллиарда душ.
— А я овец в кошару не загнал. — приуныл Жикцырен. Зряхин ничего не сказал, но, похоже, скрипнул зубами.
В следующее мгновение раздался тревожный гудок сирены, и на всех экранах сразу возникло слово «Пуск».
Первая светящаяся точка, достигшая мест слияния двух великих рек Хуанхэ и Вэйхэ, исчезла. Тут же полностью пропало изображение на левом экране — только помехи заплясали. По поверхности Луны стремительно пробежали длинные черные тени, а потом все там окуталось пылью, чего, наверное, не случалось уже несколько миллионов последних лет.
— Дайте изображение Земли из космоса. — потребовал через динамики генерал Корнилов.
— Придется подождать. — ответили ему. — Вся следящая аппаратура на Луне и космических станциях отказала. Очень сильный электромагнитный импульс. Может так случиться, что компасы людям уже больше не понадобятся. Сейсмическая служба регистрирует в юго-восточном направлении землетрясение силой до десяти — двенадцати баллов по шкале Рихтера. Имеются также…
— Хватит, — отрезал командующий. — Сделаем небольшой перерыв. Надо выпить шампанского..
— Я бы тоже выпил, да жаль, нечего. — Репьев задернул шторку, отделяющую их ложу от остального зала. — Ну вот и все, Матвей Ильич. Представление закончится уже без нашего участия. Кто выиграл пари?
— Вне всякого сомнения, вы. — Зряхин вел себя спокойно, только пальцы его дрожали, и, дабы скрыть это, он попытался сунуть руки в карманы.
— А вот не надо! — Жикцырен, все последнее время проведший на ногах (кресла ему не хватило), положил свою огромную лапу Зряхину на плечо. — Руки держать на виду.
— Что это еще за новости! — возмутился журналист. — Да как вы смеете!
— Закрой хайло, свояк. Можно подумать, что тебя в первый раз вяжут.
Бритвой он ловко оттяпал Зряхину лацканы пиджака, а потом вместе с Батожапом провел тщательный обыск. Добыча оказалась небогатой — бумажник, перстень, булавка для галстука, связка ключей, носовой платок.
— Все на экспертизу, — приказал Репьев, наблюдавший за обыском со стороны. — Тут электроники на миллион рублей.
— Сотенку-то возьмите, — процедил сквозь зубы Зряхин, которому как раз в этот момент надевали наручники. — Заработали.
— Непременно возьму. Но попозже. В рамочку ее вставлю и на видном месте повешу.
— Рядом с моим скальпом? Или вы, по примеру папуасов, высушиваете головы своих врагов?
— Не беспокойтесь, смертная казнь у нас отменена.
— Кому вы это рассказываете! Я не сявка дешевая.
— Верно, вы волк матерый. Не познакомиться ли нам снова?
— Хватит и одного раза. И вообще, мне осточертели ваши низкопробные шуточки. Поэтому от разговоров воздержусь.
— Тогда мне придется пообщаться с бездушной, хотя и весьма эрудированной машиной. — Репьев потыкал в клавиши стоявшего перед ним компьютера, и на экране появился портрет мнимого журналиста, снятый в казенном ракурсе «профиль — фас». — Вот видите… Никакой вы не Зряхин, а тем более не Матвей Ильич. Врать нехорошо.
— Людям врать — нехорошо. А всякой мрази — просто необходимо, — огрызнулся арестованный.
— Ваши оскорбления пропускаю мимо ушей. Зря стараетесь… — Репьев продолжал всматриваться в экран компьютера. — А зовут вас на самом деле Николаем Михайловичем Скрябиным. Вы правнук того самого бунтовщика-марксиста Скрябина, который после известных петроградских событий прошлого века бежал в Китай, где сначала примкнул к партии Гоминьдан, а впоследствии переметнулся к коммунистам. Хороша семейка! Все как один, включая женщин, активно участвовали в подрывной работе против России.
— Не против России, а против ее реакционного пробуржуазного правительства. — возразил арестованный. — Это совершенно разные вещи.
— Свои аргументы приберегите для суда присяжных. Про родственников больше не будем. Сейчас о них, увы, можно только скорбеть… Лично вам вменяется в вину нелегальный переход российской границы, подрывная деятельность и создание бандформирований в Персидской, Курдской, Тифлисской и некоторых других губерниях, сбор разведданных, составляющих государственную тайну, причастность к диверсионным актам, фальшивомонетничество, враждебная пропаганда и агитация, сопротивление органам власти, покушения на жизнь работников правоохранительных органов…
— В содержании притонов и сводничестве меня, надеюсь, не обвиняют? — перебил его задержанный. — А также в растлении малолетних?
— Чего нет, того нет.
— И на том спасибо.
— Пожалуйста. Букет и так достаточно пышный. На пожизненный срок вполне потянет… Хлопот вы нам, скажу прямо, доставили преизрядно. Из-под надзора столько раз ускользали, что и не счесть. А попались на простенький крючок. Для столь опытного агента это непростительно.
— Как-то не предполагал, что мной лично займется начальник всей российской контрразведки.
— Вот и вы меня опознали. Честно сказать, не ожидал… — предыдущие слова арестованного заметно озадачили Репьева. — Где же я, интересно, прокололся?
— Нигде, можете не волноваться… А узнал я вас по всяким иезуитским штучкам, о которых в нашей среде ходит немало легенд. К сожалению, узнал слишком поздно.
— Для вас — к сожалению, для меня — к счастью.
— Орден за мою душу предполагаете получить?
— Ну зачем же! Не ради орденов служим.
— Понятно, ради идеи… Только убедительно прошу вас: не утомляйте меня подобным бредом. Лучше дайте закурить.
По знаку Репьева Батожап извлек из кармана пачку сигарет, но арестованный отмахнулся от нее закованными руками:
