Айзек Азимов - Новые Миры Айзека Азимова. Том 3
Поллен помнил, кто это сказал.
— А может… — начал Уинтроп.
Поллен почувствовал: надвигается! — и напрягся.
— А может, — закончил Уинтроп, — это проклятие?
Он улыбнулся, желая подчеркнуть, что это шутка и прошлые обиды забыты.
«Черт, — подумал Поллен, — у них даже слова не изменились».
И прошлое вернулось.
— Мухи, — сказал Кейси, отмахиваясь и пытаясь прихлопнуть хотя бы одну. — Ну надо же! Почему они не садятся на вас?
Джонни Поллен расхохотался. Тогда он часто смеялся.
— Все дело в запахе, Кейси. Ты можешь стать находкой для науки. Выясни природу вызывающих запах химикатов, перемешай с ДДТ, и получится лучшее в мире средство от мух.
— Прекрасно. Чем же я, по-твоему, пахну? Мушиной самкой во время течки? Просто нелепо, что они выбрали меня, когда весь мир — сплошная навозная куча!
Уинтроп нахмурился и назидательно произнес:
— Запомни, Кейси, в глазах творца красота не самое главное.
Кейси не снизошел до ответа. Вместо этого он обратился к Поллену:
— Знаешь, что мне сказал вчера Уинтроп? Он сказал, что эти чертовы мухи — проклятие Вельзевула.
— Я пошутил.
— Почему Вельзевула? — спросил Поллен.
— Получается игра слов, — пояснил Уинтроп. — Это одно из многочисленных презрительных прозвищ, которыми награждали древние евреи чужих богов. Имя состоит из двух частей: Ваал, что значит бог, и зевув, то есть муха. Бог мух.
— Ладно, Уинтроп, только не говори, что ты не веришь в Вельзевула.
— Я верю в существование зла, — твердо произнес Уинтроп.
— Нет, в Вельзевула. Живого. С рогами, с копытами.
— Ничего подобного, — еще жестче ответил Уинтроп. — Зло краткосрочно. И в конце оно должно проиграть.
Поллен неожиданно резко сменил тему:
— Между прочим, я буду делать дипломную работу у Винера. Позавчера мы с ним поговорили, и он меня берет.
— Да ты что? Здорово! — Уинтроп засиял и похлопал Поллена по плечу. Он всегда охотно радовался успеху других людей. Кейси часто отмечал это его свойство.
— Винер — кибернетик. Ну что ж, главное, чтобы вы друг друга вытерпели.
— А что он думает о твоей идее? — продолжал Уинтроп — Ты ему рассказал?
— О какой идее? — спросил Кейси.
Поллен не хотел, чтобы Кейси знал слишком много. Но теперь, когда сам Винер познакомился с его замыслом и сказал, что это интересно, сухой ядовитый смешок Кейси был ему не страшен.
— Да ничего особенного. В общих словах речь идет о том, что эмоции, а не интеллект или разум, являются основой нашей жизни. В некотором смысле это очевидно. Невозможно определить, о чем думает ребенок, даже если он действительно думает, зато сразу видно, когда он сердится, пугается или радуется. Понятно?
То же самое с животными. Любому ясно, когда собака довольна или кошка испугана. Суть в том, что мы, попав в их обстоятельства, испытывали бы точно такие же эмоции.
— Ну? — насмешливо спросил Кейси. — И что дальше?
— Пока не знаю. Сейчас я могу лишь утверждать, что эмоции универсальны. Теперь предположим, что нам удастся правильно проанализировать все состояния людей и близких человеку животных, после чего приравнять их к видимой эмоции. Не исключено, что мы обнаружим тесное соответствие. Например, может выясниться, что эмоция А всегда вызывает за собой движение Б. Тогда мы сумеем применить эту теорию к животным, о чьих эмоциях нам трудно догадаться. Например, к змеям или крабам.
— Или мухам! — воскликнул Кейси и злобно хлопнул себя по плечу, после чего с торжественной яростью вытер ладонь. — Давай, Джони, — продолжал он. — Я буду поставлять мух, а ты веди эксперименты. Мы выступим основателями науки мухологии и приложим все силы, чтобы избавить мух от неврозов. В конце концов мы будем добиваться счастья для большинства, разве не так? Мух гораздо больше, чем людей.
— Хорошо, хорошо, — вздохнул Поллен.
— Слушай, Поллен, — поинтересовался Кейси, — а ты пытался заняться своей странной идеей? То есть мы все, конечно, знаем, что ты у нас кибернетическое светило, но я не читал твоих трудов. Существует так много способов убивать время, что некоторыми приходится жертвовать.
— Какой идеей? — равнодушно спросил Поллен.
— Перестань. Ты прекрасно помнишь. Эмоции животных и прочая чепуха. Ну, скажу я вам, были денечки! Тогда еще попадались сумасшедшие, теперь же одни идиоты.
— Да, Поллен, так оно все и было, — сказал Уинтроп. — Я хорошо помню. Первый год ты работал над собаками и кроликами. Наверное, попробовал и мух Кейси.
— Сама по себе идея ни к чему не привела, хотя и натолкнула на некоторые принципиально новые направления в кибернетике. Так что полным провалом я бы этот замысел не назвал.
Почему они об этом заговорили?
Эмоции! Да какое право имеют люди вмешиваться в эмоции? Они научились скрывать их при помощи слов. Именно страх перед первобытными эмоциями сделал язык первоочередной необходимостью.
Поллен знал. Его машины пробили экран вербализации и вытащили подсознание на свет Божий. Мальчик и девочка, сын и мать. А также кошка и мышка, змея и птичка. Данные сливались в своей универсальности, обрушивались на Поллена и текли сквозь его сознание, пока он вдруг не понял, что более не в состоянии выносить прикосновение жизни.
Последние годы он мучительно приучал себя к другим мыслям. И вот пришли эти двое и взбудоражили его сознание, подняв со дна всю муть.
Кейси рассеянно махнул рукой, сгоняя с носа муху.
— Плохо, — сказал он. — Мне казалось, ты мог бы добиться поразительных результатов, скажем, с крысами. Ну, не поразительных, но уж и не таких скучных, как с нашими почти что людьми. Я думал…
Поллен помнил, о чем он думал.
— Черт бы побрал этот ДДТ, — проворчал Кейси. — Мне кажется, мухи его жрут. Знаешь, я хочу писать дипломную по химии, а потом работать с инсектицидами. Помоги мне. Я лично заинтересован в том, чтобы поубивать этих тварей.
Они были в комнате Кейси. В ней попахивало керосином, так как недавно опять распыляли средство от насекомых.
— Мух всегда можно перебить газетой, — пожал плечами Поллен.
Кейси подумал, что он над ним издевается, и неожиданно спросил:
— Как ты оцениваешь результаты своих исследований за год? Ну, помимо истинного итога, который для каждого ученого звучит одинаково: «ничего».
— Значит, ничего, — кивнул Поллен.
— Продолжай, — сказал Кейси. — Ты используешь больше собак, чем физиологи, а я готов поклясться, что собаки предпочли бы оказаться на их кафедре. И я их понимаю.
