Михаил Белозеров - Железные паруса
— Ну тогда построим ферму у озера.
Но Он решил, что просто так не уступит.
— Откуда ты знаешь, что такое ферма?
— Там, где я жила, тоже были фермы, но не было озер. Там было много пыли и ветра, но ничего не росло. — Она махнула рукой на то, что называлось степью. — Мы строили поселки и называли их фермами.
Грустные воспоминания, которые будут мучить ее всю жизнь. Наверное, степь казалась ей лесом, и она хотела узнать мир за его пределами. Он подумал, что им так много надо друг другу сказать. А вдруг она похожа на прежних земных женщин? И понял, что его мучают глупые предубеждения: Он принял ее порыв за опытность.
Тень сомнений отразилась на ее лице. Все ее поступки сводились к одному: быть любимой. Но для этого надо было что-то делать, а не ждать, когда эти пустынные холмы и соленое море выпьют из тебя жизнь. Вот она и стояла перед ним, потому что там, за этими холмами, лежала надежда.
Он ничего не успел ответить — на тропинке, которая вилась над обрывом, возник Филин. Его локти все так же были выпачканы то ли мелом, то ли цементом.
— Слушай, — насмешливо спросил Он, — вы что действительно не испытывайте удовольствия от секса? — И услышал, как она протестующе коснулась его руки. Она не хотела, чтобы Он был грубым.
За два шага до границы «зонтика» Он ничего не боялся, а знал, что Он, Африканец и Нимфа не находятся во власти Филина. И тут Он увидел себя с Африканцем далеко внизу, у кромки моря, пробирающихся за мыс. Он даже на мгновение закрыл глаза, а когда открыл, берег между водой и скалами был пуст, и усомнился в том, что видел, но понял, что будущее кончилось и наступило настоящее и что Он-второй опередил Его-первого.
— На прошлой неделе я бросил курить, — сказал Филин. — Представляешь, как я себя паршиво чувствую? Идем, — и не сколько не заботясь, поняли они его или нет, пошел на территорию рыбацкой артели. На Нимфу он не обратил никакого внимания.
Его загоревшая, коренастая фигура казалась неотъемлемой частью пейзажа, и он совершенно не страдал от солнцепека, словно в его задачу входило разводить виноградники на этих пустынных холмах и оборонять рубежи возрождающегося государства.
Он привел их к дому. На веранде без ничего загорала суперманиалка европейского типа. У нее был шарообразный бюст и длинные, точеные ноги.
— Исчезни! — буркнул Филин, и она исчезла.
Дом находился в плачевном состоянии: окна выбиты, двери отсутствовали. Сухой кал лежал в углу веранды. Внутри царил хаос. Только одна комната, раскрашенная каким-то художником-уклонистом, была выметена. Посреди стоял Астрос — нематериальный человек. Сквозь него виднелась распахнутая створка окна и вырезанная ею часть моря.
— Я привез вам гарантии безопасности, — сказал он и протянул странный браслет, словно вылитый из чистой воды.
— Что это? — спросил Он.
— Как что? — удивился Астрос. — Мы же договорились…
И он понял, что Он-второй не менее часа назад был здесь и выторговал себе нечто из ряда вон выходящее.
— Я хотел уточнить, — сказал Он.
Астрос показался ему привидением, которое приходит ночью. Только вместо лохмотьев на нем был мундир с непонятными знаками отличия, на котором даже пуговицы были прозрачными.
— Альдабе… — ответил Астрос, — абсолютная защита…
Должно быть, это означало что-то сверхъестественное, потому что все вокруг сонные до этого момента зашевелись, и даже страдающий отсутствием курева Филин потянулся, чтобы лучше рассмотреть, а суперманиалка с шарообразной грудью и потрясающими ногами, подслушивающая на веранде, не таясь, заглянула в окно. Лишь Нимфа, которая прижалась, ища защиты и от Филина и от суперманиалки, с неподдельным ужасом не могла оторвать взгляд от Астроса.
— Я хочу уйти, — сказал Он и на всякий случай сжал в кулаке заветный цисфинит.
На это раз все было очень серьезно. И Он был готов к развитию событий, но верный Африканец, который наконец вспомнил свои сторожевые навыки, спокойно сидел рядом, наблюдая и за вождем, и за Астросом, и даже чуял за окном суперманиалку.
— Послушайте, это совершенно безопасно… — забеспокоился Астрос.
Его лицо, напоминало ему кого-то из династии политических деятелей. Он только не мог вспомнить, кого именно.
— Я хочу уйти, — упрямо повторил Он. — Мне это не нравится.
Он не верил никому. Прилетают ушлые инопланетяне, объявляют тебя спасителем мира и хотят, чтобы ты возродил человечество, — в общем, сделал то, что тебе не хочется делать. Было над чем задуматься.
Он повернулся, и Нимфа, обрадованно вздохнув, как лань, выскользнула первой, но прежде чем миновать порог, услышал голос Падамелона:
— Это то, о чем я тебя когда-то говорил…
И оглянулся — Старик был во все той же шапке-ушанке. Лицо в синеватой сыпи весело улыбалось. Злая шутка цивилизации — ненатуральная, как плохая ретроспекция. Он подумал, что Падамелон давно умер.
— Нет, — сказал Падамелон, — это действительно я.
— Они обманут меня, — сказал Он.
— Возможно, — согласился Падамелон, — но ты должен подумать и о простых людях, ради которых я жил и изобретал. Для кого я старался?
О племени Атлеш, которое лично для меня ничего не значит, подумал Он. О большом городе на севере, который любил и люблю. Может быть, только ради девочек, для которых привычкой стало выкапывать по утрам опунцию? Он вдруг подумал, что Падамелон, наверное, прав.
— Вспомни, зачем мы ходили в город, ведь не просто за «апельсином», а за надеждой для человечества… — произнес, тая, Падамелон.
— Подожди… — попросил Он.
Он хотел, чтобы Падамелон ему еще что-то объяснил, то, что Он сам понять не мог. Но вместо него уже стоял Андреа — тот, молодой Андреа, которого Он знал в Крыму, ныне именуемом Киммерией.
— Ты все правильно делаешь. Нагони на них страху, чтобы наложили в штаны, иначе они не раскошелятся.
— Если бы я знал, что они мне предлагают, — сказал Он.
— На самом деле это не так важно. Они у тебя в кармане. А на альдабе можно полагаться. Ничего лучшего еще не изобрели. Даже я.
— Могу ли я им доверять? — успел спросить Он.
И услышал:
— Не стоит, но придется…
Прежде чем снова проявился Астрос, возродилась Мака.
— У тебя хороший выбор, — похвалила она, поглядывая на Нимфу. — Но посмотри, они разучились сострадать. Они потеряли эту способность. Они стали прагматиками, роботами. В них исчезли чувства, хотя они и просят тебя помочь. Я понимаю, что тебя удерживает страх, но это всего лишь человеческий эгоизм. Надо решиться. Вспомни обо мне и обо всех тех людях, которые ушли. Разве ради нас не стоит рискнуть. У тебя есть такой шанс. Человечество все равно будет жить дальше в этом или других мирах — неважно. Это как железные паруса, — символ бесконечного движения человечества. А ты можешь все изменить.
