Геннадий Прашкевич - Шкатулка рыцаря (сборник)
– Компадре!
Я замер и медленно повернул голову.
Из-за куста, отведя в сторону ветки, смотрел человек.
Мой плот медленно проносило мимо. Вскрикнув, я бросился в воду.
Скоро сильная рука вцепилась в мой воротник. «Не советую проделывать это дважды, – услышал я. – Пирайи. Слышали о таких? Этих хищных рыб тут достаточно, они за минуту способны обглодать быка».
Я слушал его слова как волшебную музыку.
Ведь это был настоящий человек. Живой. Настоящий. Во плоти. Без автомата. В распахнутой на груди рубашке, в плотных брюках, заправленных в сапоги. Широкое лицо с сильной челюстью и носом с горбинкой казалось мне красивым. Хватая его за руки, я повторял: «Мне нужны люди! Мой самолет сгорел!»
Он высвободил руку, сунул ее в карман и вытащил коробку, наполовину наполненную влажным сахаром.
«Проводите меня в деревню, – просил я, глотая сахар. – Мне нужны люди!»
Он будто колебался.
– Я один!
Он осмотрел мою куртку, даже провел по ней ладонью, кивнул и шагнул в заросли. Я почти наступал ему на пятки, так боялся, что он уйдет. Но он не ушел. Больше того, метров через сто я увидел причаленный к берегу зеленый ободранный катер и бородатого мужчину с удочкой.
Бородач вопросительно посмотрел на моего проводника.
Тот кивнул. Тогда бородач достал из-под брошенного на берегу брезента кусок жареной рыбы и протянул мне. Такунари или тамбаки, я не понял, но рыба была вкусная. Я с жадностью съел ее.
– Мне нужны люди.
– Ты один? Ты совсем один?
– Да… Остальные там… – махнул я рукой. – Самолет разбился, они сгорели…
– Ты что-то путаешь, компадре… – возразил мой проводник. – Они сгорели бы здесь… – За руку, как ребенка, он повел меня сквозь заросли в самую глушь, в духоту. Потом остановился и отвел рукой листья в сторону. – Вот где они могли сгореть…
Я был поражен.
На добрый десяток миль сельва действительно была сожжена.
И не огнем, нет. Ветки ссохлись, были искорежены, листья свернулись в трубочку так, будто их подсушивали на гигантской сковороде. Ссохшиеся, полопавшиеся стволы пальм упирались в низкое небо, укутанное туманной дымкой.
– Тут они могли сгореть… – повторил проводник. – Или там был другой огонь?
– Другой, – подтвердил я. – Самый обычный.
– Идем, – сказал он.
– Но что тут случилось?
Он не ответил. Бородач тоже.
Я спрашивал, но они отмалчивались.
Тот, который называл меня компадре, спросил:
– Почему упал самолет?
– Угон.
– Какой угон?
– В нем стреляли.
– Кто мог стрелять в самолете?
– Хорхе Репид, уругваец. Так он назвался. С ним были еще двое. Одного, кажется, звали Дерри, другого не знаю.
– А уругвайца ты знал?
– Нет. Просто слышал, как они переговаривались.
– И ты действительно один? Там никого не осталось?
– Меня выкинуло при падении в болото. Думаю, мне просто повезло.
– Сможешь проводить нас к месту падения?
Я устал, но проводник был прав – следовало более тщательно осмотреть район катастрофы. Путь, на который у меня ушло так много времени, катер проделал за пару часов. Я спал, меня разбудили. Светало. Идя за компадре, я понял, что если бы, уходя от самолета, взял на север, то сразу наткнулся бы на реку – она несла свои воды совсем рядом. Ядовито-зеленая плесень успела покрыть многие обломки. Мои спутники принялись прочесывать окрестности. Не знаю, что они искали, я спрашивать не стал. Когда поиски закончились, бородач сказал: «Еще одно тело лежит в болоте».
– Это тот, кого называли Дерри, – напомнил я.
Больше они ни о чем не говорили. Катер стремительно рванулся вниз по течению, и я впервые реально представил себе, каким долгим могло оказаться мое путешествие – мы так ни разу и не вышли из-под полога леса. Места казались совершенно необитаемыми. Влага и духота душили растительность. Тем неожиданнее оказался бетонный пирс, выдвинутый с берега почти на середину реки. Я поверил в то, что он существует, лишь когда катер ткнулся в него металлическим зеленым бортом.
– Иди, компадре, – сказал тот, кто встретил меня на реке. – Там люди.
– А вы? Где я найду вас?
– Иди, – повторил он.
Я протянул ему руку, но он оттолкнул катер от пирса и отвернулся.
Пожав плечами, я сел на теплый бетон и взглянул на свое отражение в темной, видимо, очень глубокой воде. Странные люди. Но они помогли мне. Плеснув в лицо теплой водой, зачерпнутой из реки, я утерся рукавом куртки и встал. Бетонная полоса, начинавшаяся от пирса и нигде, видимо, не просматривающаяся с воздуха, как гигантская труба вела в гущу красно-багровых орхидей и белых фуксий.
Обсерватория «Сумерки»
Взлетная полоса…
Я с наслаждением ступал по бетону…
Прежде всего, подумал я, потребую телефон. И, конечно, следует выспаться.
Открытый «фольксваген», выкатившийся навстречу, ошеломил меня. Человек за рулем – неразговорчивый, хмурый, с лицом, наполовину закрытым огромными темными очками, – перегнулся через сиденье, приоткрыл заднюю дверцу. Приятно пахнуло запахом бензина, кожи, теплого металла. И, поддавшись приливу благодарности, я болтал всю дорогу, которая заняла минут десять при хорошей скорости. Дорожных знаков не было, водитель не стеснялся. Меня он слушал внимательно, однако, когда в порыве чувств я попытался похлопать его по плечу, по его лицу скользнула поразившая меня тень брезгливости.
– Приехали.
Я вылез из машины и увидел каменную стену.
«Мне туда?» – спросил я, но водитель равнодушно пожал плечами и нажал на акселератор. Я едва успел увернуться от угрожающе близко прошедшего мимо моей ноги бампера. Странные привычки.
Я медленно двинулся вдоль стены и скоро наткнулся на металлическую дверь.
Она отворилась без скрипа. Тишина, сумеречность. Бетонные стены, подпертые контрфорсами. Нигде ни одного окна. Искусственный свет изливался, как в огромном ангаре, откуда-то сверху, но ламп я не видел. Зато прямо передо мной в неглубокой нише стоял телефон. Он ничем не отличался от аппаратов, к каким я привык, но была в нем некая странность: трубку к аппарату прижимала мощная пружина.
Меня ждали. Ровный мужской голос наполнил трубку: «Воспользуйтесь лифтом. Пятый уровень. Для вас приготовлена комната».
Положив трубку, я еще раз удивился пружине.
Лифт вознес меня на пятый уровень, оказалось, я вышел прямо в комнату.
Других выходов из нее не было, только лифт. Кстати, дверь в шахту лифта открывалась свободно, и я поразился ее глубине – здание явно имело еще и несколько подземных этажей.
