Ната Чернышева - Это был просто сон...
Ирина пожала плечами. Она могла лгать, препарат давным-давно выветрился из организма, но смысл оправдываться? Сэлиланум все равно не поверит.
— Не хотите говорить, — задумчиво произнесла сэлиданум. — Что ж, ваше право.
— Я могу идти? — спросила Ирина.
— Да. Можете…
— Спасибо.
Ирина встала и постаралась идти ровно и прямо. Во всяком случае, до двери. А в коридоре уж осторожно привалилась к стеночке. Вот так, по стеночке, она и выползла на улицу. Не ее смена, можно пойти домой и там упасть в постель, ничего не делать, может быть, поспать… Безумно хотелось пойти к Ойнеле, прижать к себе и не отпускать ее, но Ирина сдержалась. Эти телячьи нежности до добра не доведут. Нельзя, чтобы сэлиданум что-нибудь заподозрила. Нельзя, чтобы вообще кто-нибудь что-нибудь заподозрил. Ирина в который уже раз прокляла Флаггерса, втравившего ее в это дело. Плакать хотелось от собственного бессилия. Если б можно было взять ребенка и сбежать отсюда, из Анэйвалы, куда-нибудь подальше, где эти чертовы Оль-Лейран их не достали бы!
Впрочем, девочке пока ничто не угрожает. Пока. Вот и не надо дергаться раньше времени. Может быть, еще все образуется.
Но Ирина понимала, что вовек уже не отделается от липкого, изматывающего страха за жизнь Ойнеле. Моя дочь!
И — снова замкнутые стены, об которые впору биться головой в приступе острой тоски…
Ирина коснулась пальцами сминтезатора. Нет, Феолэска явно подговорили выбрать на подарок именно это! Фарго подговорил, некому больше. Только он мог знать, каково это: чувствовать музыку и — не играть ее. Выкинуть подарок нельзя, но и смотреть на него спокойно нельзя тоже. А, к черту!
Ирина активировала прибор, прошлась пальцами по клавишам. Родился вальс. Ирина не помнила названия, пыталась вспомнить и не могла… но руки помнили. Она играла до тех пор, пока ее не накрыло истерикой.
Но все когда-нибудь проходит, а слезы не могут литься вечно. Постепенно Ирина взяла себя в руки. Не было смысла в слезах. Никакого смысла не было ни в чем. Натален Магайон-лиа права: надо смириться. Смириться, и больше не переживать ни о чем…
Немного позже она включила информ. Ей давно хотелось принести в квартиру какое-нибудь растение с зелеными листьями. Зелеными листьями и красивым цветком. Может быть, лилию. Если, конечно, здесь водились лилии. Или что-нибудь похожее. Но непременно — с зелеными листьями!
Да, в городе были цветочные магазины. Удивительно, и как не пришло в голову узнать раньше. Впрочем, Ирина понимала как. Раньше ей попросту не до того было. А теперь… Ну, теперь у нее появилось время. И немного денег. То, что Кмеле истратила на звонок Саттивику, никто не возместил, и возмещать не собирался. Но на карточке появилась небольшая сумма. Плата за работу в Детском Центре, надо думать.
Ирина не понимала толком, как здесь устроена финансовая жизнь. С одной стороны, вроде бы Ирине платили зарплату. С другой, у нее имелась социальная карточка и часть зарплаты шла на нее в виде каких-то рейтингов, бонусов или как там это назвать. Квартплату она не платила, и за питание в общей столовой не платила тоже, но это наверняка входило в условия контракта. Без работы она живо окажется на улице, это Ирина понимала.
Деньги здесь не казались сем-то абсолютным. Не таким абсолютным, как дома, на Земле. За деньги, к примеру, не повысишь социальный статус и от ограничения в правах не избавишься тоже. Статус важен был для разрешения на рождение детей. Во всяком случае, именно так Ирина поняла сведения, почерпнутые из информа. У человека могло быть очень много денег, но разрешение на ребенка — это совсем другое, никак с деньгами не связанное. Приводились примеры богатых и бездетных. Однако бедных, но с большим количеством детей, не нашлось ни одного… И эта особенность касалась лишь Дармреа, у Оль-Лейран, к примеру, деторождением ведала Служба Генетического Контроля, сийты жили слишком обособленно и замкнуто, чтобы разобраться, что там к чему и как, а у чернокожих граждан Михрассура детей рожать можно было лишь в законном браке. Что, впрочем, не мешало появляться на свет некоторому количеству незаконнорожденных.
Ирина слетала в облюбованный магазин на танте и привезла оттуда цветок. С зелеными листьями и красным бутоном. Бутон обещал распуститься дней через двадцать; так, во всяком случае, говорилось в инструкции. Еще одна интересная особенность: каждый горшок мог похвастаться встроенным чипом с краткой информацией о своем жильце. Как называется, откуда взялось, где историческая родина, какого ухода требует… Еще Ирина, поколебавшись, купила флэш-куб с программой, позволявшей проектировать небольшие комнатные садики. Стоила она недорого, но выглядела эффектно.
"Раз уж я здесь надолго, — думала Ирина, пристраивая горшок возле окна, — может быть, стОит выпестовать небольшой садик. Просто, чтобы не так тоскливо проводить вечера. И хоть немного заботиться о ком-нибудь… "
Точнее, о чем-нибудь. Растения неприхотливы. И всегда молчат… Как Алавернош.
Она выкинула из головы мысль об Алаверноше. Нашла, о ком думать. Хотя садовник и впрямь напоминал своих подопечных: такой же невозмутимый и молчаливый.
Звонок в дверь. Кто-то пришел… Ирина пошла открывать.
— Ясного вам вечера, Ирина.
Клаемь. Ирина промямлила в ответ то же самое, про ясный вечер. Ей стало нестерпимо стыдно за вчерашнее. Наговорила столько гадостей хорошему, в общем-то, человеку. И наведенная правдивость не оправдание!
— Кофе будете? — спросила Ирина из вежливости.
— Не откажусь, — кивнула Клаемь.
Клаемь присела на диванчик, подогнув по обычаю Оль-Лейран ноги. Ирина даже не пыталась вот так издеваться над своим организмом, — все равно ей, непривычной с детства, в такой позе долго не высидеть.
— Простите меня, Клаемь, — решилась она наконец. — Я… вчера… кажется, я вас вчера обидела… Я не хотела, честное слово.
Клаемь отмахнулась:
— Не надо извиняться, Ирина. Вы ни в чем не виноваты.
Ирина смотрела на нее в молчаливом удивлении.
— Вчера я взяла у вас немного крови, на анализ, — пояснила Клаемь. — Когда вы заснули, естественно. Уж слишком ваше поведение отличалось от обычного. Я подумала, что это неспроста. И не ошиблась! Анализ выявил наличие в вашей крови прелюбопытнейшего вещества. И нетрудно было догадаться, от кого это вещество к вам попало.
Клаемь вдруг быстро потерла переносицу двумя пальцами. Голова у нее болит, что ли?
— И этот самый человек, — голос ее, благодаря синтезатору речи, оставался монотонным и невыразительным, но на лице проступило свирепое выражение, — и этот человек глубоко пожалел о своем поступке. И еще жалеть будет долго, можете не сомневаться! Кстати, и за сегодняшние художества он получил тоже. И еще получит, не сомневайтесь!
