Джин Вулф - И явилось Новое Солнце (Книги нового солнца, Книга 5)
- Как твое имя? Я никогда не знал его.
- Ютурна. Я хочу спасти вас... не раньше. Спасти вас всех.
- Когда это Абайя заботился о нас? - прошипела Валерия.
- Всегда. Он мог бы уничтожить вас... - Вздохов шесть она не могла вымолвить ни слова, но я дал знак Валерии и всем остальным сохранять молчание. - Спроси своего мужа. В один день или в несколько. Но вместо этого он пытался приручить вас. Поймать Катодона... лишить его способности к волевому движению... Что толку? Абайя сделал бы нас великим народом.
Тогда мне вспомнилось, как Фамулимус при первой нашей встрече спросила меня: "Разве весь мир представляет собой борьбу добра и зла? Тебе не приходило в голову, что в нем может быть нечто большее?" И я точно очутился на границе иного, более благородного мира, где наконец начинаю понимать, что он из себя представляет. Мастер Мальрубиус по дороге через северные джунгли к Океану упоминал молот и наковальню; и мне также казалось, что я чувствую эту наковальню. Он был аквастором, как и те творения моей памяти, что сражались за меня в Йесоде; поэтому он вслед за мной верил, что ундина спасла меня потому, что я должен был стать потом палачом и Автархом. Возможно, он и ундина не так уж далеко уклонились от истины.
Пока я молчал, погрузившись в подобные мысли, Валерия, пророчица и хилиарх перешептывались между собой; но вскоре снова заговорила ундина:
- Ваш день на исходе. Новое Солнце... а вы все - тени...
- Да! - Пророчица, казалось, едва не подпрыгнула от радости. - Мы лишь тени, отбрасываемые его приближением. Чем же еще мы можем быть?!
- Приближается и нечто иное, - сказал я, ибо возомнил, что слышу топот бегущих ног. Даже ундина приподняла голову и прислушалась.
Шум, чем бы он ни был вызван, становился все громче и громче. Невесть откуда взявшийся ветер просвистел по длинной палате, трепыхая старинные портьеры так, что с них на пол дождем просыпались хлопья пыли и жемчуг. С оглушительным ревом он хлопнул створками дверей, которые заклинило телом ундины, и донес до нас тот запах - мятежный и соленый, зловонный и насыщенный, как запах женского лона, почуяв который однажды, не забудешь никогда; в то мгновение я не удивился бы, услышав рокот прибоя и стоны чаек.
- Это море! - крикнул я остальным и, пытаясь осознать то, что, очевидно, произошло, добавил: - Должно быть, Нессус ушел под воду.
- Нессус затонул два дня назад, - со вздохом подтвердила Валерия.
Не успела она договорить, как я подхватил ее на руки; хрупкое тело казалось легче тельца ребенка.
Затем ворвались белогривые волны, бесчисленные боевые кони Океана, пенясь на плечах ундины так, что некоторое время я словно наблюдал наложение двух миров - одновременно и женщину, и скалу. Почувствовав на себе волны, она подняла тяжелую голову и издала клич торжества и отчаяния. Так воет шторм, проносясь над морем, и, надеюсь, я больше никогда не услышу подобного клича.
Спасаясь от воды, преторианцы россыпью кинулись вверх по ступеням тронного возвышения, а молодой офицер, который прежде выглядел таким испуганным и слабым, схватил за руку сестру Йадера (уже не пророчицу, ибо ей больше нечего было пророчить) и увлек ее за собой.
- Я не утону, - пророкотал Балдандерс. - А остальное неважно. Спасайся, если можешь.
Я машинально кивнул и свободной рукой отдернул гобелен. Преторианцы гурьбой устремились в открывшийся проход, а трижды приветствовавшие меня колокола бешено затрезвонили и, оборвав пересохшие потрескавшиеся ремни, с лязгом обрушились на каменный пол.
Не прошептав, но выкрикнув слово, которым больше никому не доведется воспользоваться, я приказал открыться уже однажды послужившей мне запечатанной двери. Она распахнулась, пропустив убийцу, по-прежнему бессловесного, наполовину в сознании, подавленного воспоминаниями о пепельных равнинах смерти. Я крикнул ему "стой!", но он уже увидел корону и несчастное, изможденное лицо Валерии под ней.
Должно быть, он был выдающимся фехтовальщиком; ни один мастер меча не мог бы нанести удар так быстро. Я заметил лишь, как сверкнуло отравленное лезвие, и почувствовал жгучую боль, когда, пронзив жалкое немощное тело моей жены, оно вошло в мое тело, раскрыв снова рану, которую много лет назад нанес мне лист аверна, брошенный рукою Агилюса.
44. УТРЕННИЙ ПРИЛИВ
Вокруг разливалось лазурное мерцающее сияние. Вернулся Коготь - не Коготь, уничтоженный асцианской артиллерией, и даже не тот, что я вручил хилиарху преторианцев Тифона, а Коготь Миротворца, камень, который я обнаружил в своей ташке, когда мы с Доркас шли по темной дороге возле Стены Нессуса. Мне бы поделиться с кем-нибудь своим открытием, но на мои уста легла печать молчания, да и нужных слов я подобрать не мог. Наверно, я был слишком далеко от себя, от Северьяна из плоти и крови, рожденного Катариной в одной из камер подземелья под Башней Сообразности. Уцелевший Коготь сиял и покачивался на фоне темной пустоты.
Нет, покачивался не Коготь, а я сам, плавно и тихо, а солнце припекало мне спину.
Должно быть, солнечный свет и привел меня в себя, как в ином случае поднял бы со смертного одра. Новое Солнце должно явиться; а я - это Новое Солнце. Я запрокинул голову, открыл глаза и изрыгнул струйку кристальной жидкости, не имевшей ничего общего с водами Урса; она казалась и не водой вовсе, а лишь обогащенной атмосферой, живительной, как ветры Йесода.
Тогда, очутившись в раю, я рассмеялся от радости, и еще не затих мой смех, как я осознал, что, в сущности, никогда не смеялся прежде, что вся радость, испытанная мною до сих пор, была лишь смутным предчувствием нынешней. Больше жизни я хотел Нового Солнца для Урса; и вот Новое Солнце Урса явилось, танцуя вокруг меня сотней тысяч искрящихся духов, проливая на каждую волну потоки чистейшего золота. Даже на Йесоде я не видал такого солнца! Великолепием своим оно затмило все звезды, уподобившись оку Предвечного, при взгляде на которое слепнет самый ревностный огнепоклонник.
Оторвавшись от его великолепия, я издал клич, похожий на вопль ундины, клич торжества и отчаяния. Вокруг меня плавали останки Урса: вывернутые с корнем деревья, куски кровли, искореженные балки и раздувшиеся трупы животных и людей. Должно быть, именно это зрелище открылось матросам, сражавшимся против меня на Йесоде; и глядя теперь на мир их глазами, я больше не испытывал к ним ненависти за то, что они обратили свои истертые работой ножи против прихода Нового Солнца, но лишь заново дивился тому, что Гунни защищала меня. В который раз я задался вопросом: не она ли решила исход схватки? Окажись она на другой стороне, она сражалась бы со мной, а не с фантомами. Такова уж была ее природа; а если бы я пал, Урс погиб бы вместе со мной.
