Евгений Гаркушев - Беспощадная толерантность (сборник)
– Выродки, – раздосадованно повторил Константин. Его раздражало, что он вроде как соглашается с недалеким Иваном.
– Завтра у нас совместная операция. Мы и… – Демыч помедлил, – еще несколько групп. Знакомиться не будем, это ни к чему.
– Меньше знаешь, крепче спишь! – оскалил желтые зубы Иван.
– Вроде того. Короче: они будут идти по набережной с собрания, а ребята их догонят и замесят. Мы, типа, будем ждать в засаде. Кто побежит – примем. Встретимся в шесть на проспекте Президента, там, где терминалы. Только, – Демыч ухмыльнулся, – не вздумайте ничего покупать, и вообще, близко не подходите, чтобы камеры не срисовали. Все ясно?
Константин летел домой, как на крыльях. Завтра, завтра у него будет шанс показать всем, кто здесь кто. Словно кадры кинохроники прокручивались перед глазами: толпа синих неспешно ковыляет по набережной, наперерез им выходит группа бойцов. Синие кидаются вперед, расталкивая людей, прорываются на свободу. Демыч медлит, колеблется; Жеря сплевывает: «Ох, блин!», – делает шаг назад. И все зависит только от него, Константина! Он – хладнокровен и бесстрашен; смотрит на венерианцев, оценивает расстояние, командует: «Вперед!» «Мы с тобой, Костян!» – орут рядом Иван и Жеря. «Если бы не ты…» – шепчет изумленный Демыч. Константин поднимает руку… руку… картинка дрогнула и поблекла. А с чем рука? Демыч ни слова не сказал, с чем приходить. Палка? Нож?
Нож, конечно! Подошел бы револьвер – чтобы меткими выстрелами уложить мерзавцев одного за другим на асфальте, а потом так вздохнуть, не обращая внимания на восхищенные взгляды… нет, лучше дунуть на дымок над дулом. Но и нож – хорошо. Подскочить к первому синему, не отшатываясь брезгливо от прелого, сладковатого запаха, и коротким замахом ткнуть под зеленую куртку. Рука сразу мокрая, горячая… а какая кровь-то у них? Может, и вовсе холодная, как у тараканов. Так, рука мокрая… и сразу – о-па! – поворот направо, широкий полукруг! Щупальце летит на мостовую! В глаз, в черный глаз! И повернуть! Константин даже тихонько взвизгнул, подпрыгивая на ходу от переполнявшего его адреналина. «Круто!» – с уважением и завистью бормочет Иван. «Я в тебе не ошибся», – Демыч. А что это с Демычем? Он… он на тротуаре, в луже крови, умирает. «Наклонись. Вот, в телефоне – пароли, адреса, явки. Ты теперь вместо меня, боец. Передай…» – Глаза закатились. «Я не подведу!» Все смотрят с уважением… только эта… Эта чертова старуха!..
В окне первого этажа, как всегда, тряслась знакомая квашня.
– Опять сидит! Ну, я тебе сейчас сделаю, – прошептал Константин, сжимая кулаки. Жаль, ножа нет! Ладно, ей и одного правой хватит. Хотя бить старуху, даже такую мерзкую – последнее дело. Даже если она – выродок.
Взлетев на первый этаж, Константин немного успокоился и решил, что просто осадит пучеглазую. «Какого черта следишь, старая дура?» Это ее напугает, будет хотя бы за занавеской прятаться.
Но просто ломиться в чужой дом – тоже не годится. Нужен какой-то повод. Озарение пришло внезапно: он подскочил к почтовым ящикам и потянул вверх дверцу с номером квартиры старухи. Быстро выловил из вороха рекламы плотный конверт.
Он едва успел нажать на кнопку звонка, как дверь распахнулась.
Оказывается, она не сидела у окна – стояла. И бить там было нечего, потому что от пучеглазого выродка осталось совсем мало: голова, плечи и грудь, стыдливо прикрытые неровно подшитой кофтой в цветочек. Еще – руки. Ниже груди был только пластиковый прозрачный контейнер, в котором ветвились трубки, мерцали светодиоды, что-то булькало в разного размера емкостях. Перемещалось все это на колесах с электроприводом.
– Чего тебе надо, придурок? – грубо спросила бабка у остолбеневшего Константина. – Чего ты все пялишься на меня? Тебе заняться нечем?
– Я… я… мне в ящик бросили ваше письмо, – заблеял тот, протягивая конверт. – Вот, принес… чтобы не потерялось.
– Письмо? Это вряд ли, – категорично заявила пучеглазая. – Счет или реклама. Писать мне некому. Ну, пошли, прочитаешь. Тяжело мелкий шрифт читать, руки дрожат.
Она развернулась и поехала в глубь квартиры. Константин двинулся следом, стараясь не смотреть на контейнер. Он чувствовал, как от жгучего стыда пылали уши.
– Давай! – скомандовала бабка, остановившись посреди комнаты.
– Сейчас, – Константин выдернул нитку-замок, и пластиковый конверт раскрылся, как фигурка оригами. – Настоящим письмом банк уведомляет вас, Линда Степановна, о программе… специально для ветеранов Великой Венерианской войны… накопительный вклад с уникальными процентами… а также подарок – кожаный портфель для хранения бумаг… с монограммой банка…
– Портфель? А денег, случайно, не прислали? – едко поинтересовалась старуха. – Чтобы вклад, итить твою мать, сделать?
– Нет, – виновато ответил «боец».
– Жаль, – поджала губы, задумалась.
Константин огляделся. Деньги здесь, действительно, пригодились бы. Такой нищеты не было даже у него, хотя о состоянии жилища он беспокоился мало и редко. Но пучеглазая была и вовсе аскетом: темный потолок в гроздях пыли, выцветшие, отстающие от стен обои, продавленный линолеум в черных полосах от колес. Вместо мебели – этажерки, заставленные пыльными открытыми коробками, из которых торчал разный хлам: корешок книги, ручка сковороды, смятая грязная тряпка. Ни стульев, ни дивана в комнате не было. Столом старухе служил подоконник – на нем валялись ручки, счета, блокнот; стопкой лежали старые газеты.
– Говорю же – придурок. Письмо от рекламы отличить не можешь.
– Из банка же. Может, важное, – придумал на ходу Константин. – А вы… воевали? Участвовали в боевых действиях?
– Нет, в стрип-баре выступала. – Старуха неприязненно посмотрела, отвела глаза. – А где еще могут полтела оторвать? Я была десантницей. Космическая десантура, «небесные ведьмы», слышал?
Конечно, он слышал. Элитное подразделение, в которое набирали самых подготовленных, отчаянных и – красивых девчонок. Это она, пучеглазая трясущаяся уродина, была «ведьмой»?
– Как это случилось? – тихо спросил он.
– Обычно. – Она словно потеряла к нему интерес. – Забросили в тыл, мы атаковали, они отбивались. Заманили нас в ловушку с минами. Ну, взорвалась. Девочки вкололи тоник, наши подоспели, вот я и выжила… Как будто ты что-то знаешь об этой войне, придурок! Как будто Третье Восточное плато тебе что-то говорит! Я там взорвалась, и что? Теперь там опять венерианцы. И там, и… здесь.
– Понимаю. Но вы… вы не волнуйтесь. За вас есть кому отомстить.
– За меня? – Старуха рассмеялась. – Я сама уже всем отомстила. Сделала это лучше, чем ты. И кому мстить? Этим убогим, которые метут у нас улицы? Да ты себе хоть представляешь, на что похожа их планета? Там жить нельзя. Только сдохнуть! Отомстит он…
