Михаил Савеличев - Иероглиф
Гора заходила ходуном, Максима стало подбрасывать, крутить, переворачивать со спины на живот и обратно, несколько раз он головой пробил насквозь какие-то препятствия, скорее всего, обычные картонные коробки, так как столкновения прошли для него без последствий, пару раз щеки резануло острыми краями бумаги, и он почувствовал жжение порезов я теплоту крови, потом на него, а больше всего — позади, спереди и рядом с ним, стала рушиться извергав мая макулатура, и склон горы превратился в мягкий вариант горной войны с обстрелами склонов ядерными снарядами для искусственного стимулирования обвaлов, селей и землетрясений.
«Бомбы» обрушивались на Максима, но пока него достаточно чувствительно и точно не попала крепко сколоченная фанерная коробка, сбившая с негo очки и чуть не свернувшая нос, он не предпринимал никаких активных действий. Землетрясения его oпять же не пугали и не трогали, а случайные спутники из местных аборигенов, тоже катившиеся под откос по каким-то замысловатым траекториям, из-за чего они то подрезали ему путь, то сопровождали его на параллельных курсах, то резко уходили вбок на другую сторонy склона, Максима не интересовали. Потеряв очки, он резко перевернулся на живот, продолжая одной рукой сжимать пакет, а другую стал все глубже и глубже сгружать в бумажные недра. Мышцы послушно напряглись, чуть не прорвав туго натянувшиеся рукава, деревенели, пальцы руки раскалились, как автоген, ныла спина, еще к тому же ощущавшая теперь уже чувствительные удары выбрасываемых плотных, опекавшихся комков, приобретших твердость и весомость железа, плащ задрался чуть ли не до подбородка, в зазор между телом и бронежилетом набивался нег и какая-то скользкая, водянистая труха, неудачно свернувшийся автомат впился рукояткой подмышку, подбородок больно задевал о колючий снег склона. Скорость спуска значительно спала, но тут же появилась новая напасть — Максим вошел в наиболее населенные районы горы и принялся сбивать с ног мигрирующих туземцев, как кегли, породив цепную реакцию, отчего чуть ли не до самой подошвы пирамиды возникла грандиозная куча мала из людей, собак и кошек. Над горой возник и поплыл в сторону населенных кварталов дикий вой; стон и плач, перемежающийся собачьим воем и лаем и крысиным писком, к он почти заглушил возникший в недрах горы поначалу низкий, а потом все нарастающий, пронизываю. щий до самых костей гул. Когда раззявленные рты устали вырывать из легких мат и крик, когда большинство собак было передушено свалившимися на них людьми, когда безысходное отчаяние заставило замереть трепыхающиеся тела, все услышали голос горы и поняли, что время ее истекло.
Максим воспользовался возникшей паузой, скинул с себя пяток истощенных бомжей, чьи головы напоминали голые черепа, а отвыкшие от света глаза обильно слезились, чьи руки механически болтались из стороны в сторону, повторяя до автоматизма инстинкта выученные движения перемещения по периодически заваливаемым подземным ходам, чьи ноги были рахитично скрючены и не годились ни для чего, кроме как для слабого отбрыкивания от крыс, тоже ползущих вослед людей по их норам и кусающих их от нетерпения за пятки, поднялся над этой пародией низвержения в ад, щурясь от витавшей в воздухе бумажной и ледовой крошки, огляделся и стал забираться наверх, используя в качестве упоров человеческие лица и тела, ненароком выдавливая каблуками и пальцами уже ненужные глаза, раскидывая трупы собак и крыс и, словно слепой, шаря в кучах извергнутого му сора и небогатого скарба бомжей, который они вытащили с собой из своих логовищ. Здесь можно былo много чего найти, помимо уже упоминавшейся почтовой бумаги, картона и бечевок. Все это было отрытo животными и присвоено аборигенами, которые сами не знали, для чего эти вещи и нужны — в пищу они нe годились, а электричества, патронов, газа, бензина в гору не завозилось. Максим натыкался на компьютеры и телевизоры, на радиостанции и оптические винтовки, на кухонные плиты и бензопилы, на книги и лекарства, на драгоценности и компакт-диски, многое из которого было безвозвратно испорчено, особенно сложная электроника, которую бомжи, видимо, ради интереса, разбирали на запчасти, а потом пытались соединить все обратно, из-за чего встречались страшные гибриды пылесоса и холодильника, тостера и компьютера, винтовки и проигрывателя, и которые здорово резали незащищенные руки Максима, так как oщетинивались множеством проводов и осколков ламп, словно специально для того, чтобы их не своровал злоумышленник.
Сопротивление одичавших вещей замедляло продвижение наверх и сводило шансы Максима на успех к нулю, особенно если учесть, что локальный катаклизм продолжал развиваться, вершина затянулась темным облаком непонятного происхождения, в котором вроде даже проскакивали молнии, склон трясся, как в лихорадке, по нему начинали расползаться трещины, охватывая пирамиду и сходясь в один большой разлом где-то, на той стороне, около воронки, пробегающие волны сбивали его с ног, откатывали на прежние позиции к общей массе бомжей, все еще стонущих в страхе и не предпринимающих ничего для того, чтобы спастись. Но Максим продолжал карабкаться, уворачиваться от трещин, перепрыгивать через провалы, расшвыривать скарб, резаться о вредные колючки, падать мордой в снег, распинать трупики животных, поднимать и внимательно рассматривать подозрительные вещи и искать, искать, искать с неукротимостью автомата, неустрашимостью глупца и с надеждой идиота. Наконец, на свое счастье, он наткнулся на скрытый под тонкой коркой снега бумажный гейзер, очень удачно, с ювелирной точностью на него встал, на свое везение, на нем поскользнулся, упал грудью и получил мощнейший удар по бронежилету, который поднял его на несколько метров над поверхностью, подержал его так, словно антигравитационный двигатель, потом струя увеличила напор, и Максим полетел над горой на плотном фонтане грязи, воды и снега, паровым молотом продолжавшем стучать его в грудь, бить в пах, заливать лицо, забивать рот отвратной массой и уносить все дальше от гибели.
Сквозь заливавшую глаза грязь можно было мало что рассмотреть внизу, но каким-то очередным чудом Максим ухитрился увидеть, что в черные полешки людей ударила мощная черная волна, смяла их, закрутила, свезла вниз к подножию и, провезя по инерции еще с десяток метров, оставила лежать кучей мокрого и кровавого месива.
К этому времени напор гейзера значительно спал, и Максим, так и не преодолев земного тяготения, стал стремительно приближаться к земле, из-за чего ему пришлось снова, сгруппироваться, подогнуть под себя ноги, упереться подбородком в грудь, прижать руками злосчастный пакет и дребезжащий на ослабленных петлях арсенал, убрать подальше язык и сжать зубы. Он, как метеорит, врезался в подготовленное для него ложе из человеческих тел, иные из которых, особо живучие, продолжали рефлекторно трепыхаться, расплескал во все стороны жижу грязной плоти, погрузился в нее с головой, болезненно стукнулся о замерзшую землю, погасив падение, и был снова выброшен на поверхность, весь облепленный дрянью, как большой грязный снеговик. Когда он проморгался, то увидел, что перед глазами маячит безымянная мертвая рука, по чьей-то злой шутке скрюченная в издевательскую фигу.
